Ричард Адамс - Майя

Богу подносили золото, драгоценные украшения, вино, роскошные наряды, всевозможные лакомства и оружие: серебряные копья; гнутые луки, увитые золотыми шнурами; булатный меч с узорчатым клинком и рукоятью, усыпанной самоцветами; богато изукрашенный чеканный щит; запеченную козлятину, баранину и телятину. Жрецы затянули гимн, восхваляющий еду и пиршества. Аппетитный аромат жареного мяса щекотал Майе ноздри, и рот ее наполнился слюной – они с Оккулой ничего не ели с самого утра.

Наконец жрецы в отчаянии распростерлись на полу, скорбно восклицая, что Крэн сражен жестокой зимой и никогда не вернется к людям. Верховный жрец скинул с себя церемониальные одежды и, оставшись в кожаной безрукавке невольника, воззвал к жителям империи, умоляя, чтобы хоть кто-нибудь вызвался спасти страну от гибели. Откуда-то издалека донеслось скорбное пение плакальщиков, потом все звуки затихли. Тем временем свечи в галерее погасили, только из узких оконных проемов сочился тусклый свет. Бог лежал неподвижно, окруженный грудами драгоценных даров.

В воцарившейся тишине с женской половины зала раздался испуганный детский всхлип – чья-то дочь была слишком мала и впечатлительна. Внезапно массивные храмовые двери содрогнулись от гулкого стука. Верховный жрец встал, недоуменно огляделся, подобрал жезл и приказал отворить дверь. Послышалось звонкое девичье пение, и в зал вбежала очаровательная восьмилетняя девочка в венке из весенних цветов. Она остановилась посреди мозаичного пола, раскинула руки и воскликнула:

– Благая владычица! Благая владычица!

В зал попарно вошли юные девы в белых и зеленых одеяниях, с охапками благоуханных цветущих ветвей. Радостная песня возвестила, что спасение близко: спящему богу принесут в дар самую великую ценность. Каждая девушка останавливалась у распростертого на полу жреца и с участливой улыбкой поднимала его.

Ошеломленные жрецы, пересилив удивление, с надеждой взирали на счастливых и жизнерадостных дев, которые, повернувшись к восточному входу храма, приветственно вскинули руки. Верховный жрец облачился в церемониальное одеяние и почтительно преклонил колена. Призывно пропели фанфары, и в зал вошла Форнида, благая владычица.

С тех самых пор, как ее избрали наместницей Аэрты, Форнида благоразумно отринула вызывающее поведение своей юности и появлялась на людях только в исключительных случаях (именно поэтому Майя ее никогда прежде не видела). Она очень заботилась о своей внешности и к тридцати четырем годам сохранила необычайную нежность кожи и сияющие золотисто-рыжие волосы, которые так поразили Оккулу в особняке Сенда-на-Сэя. Вдобавок она обладала невероятной живостью, сквозившей в каждом движении и поступке. От Форниды исходила сила и уверенность в себе, что, вкупе с ее красотой, делало благую владычицу подлинной избранницей богов в глазах окружающих.

Внезапно Оккула испустила резкий стон. Майя удивленно посмотрела на подругу, но та лишь молча закусила губу, не отрывая взгляда от благой владычицы, замершей под аркой восточного входа.

Форнида, в белом одеянии бекланской невесты, держала в руках букет первых весенних цветов – зеленовато-белых лилий гелиан. Впрочем, уступка обычаям на этом заканчивалась. Так же как и Сенчо, благая владычица не смущалась истолковывать традиции сообразно своим вкусам. Белое платье с пышной юбкой было полупрозрачным; рукава украшали зеленые ленты, а талию обвивал широкий зеленый пояс. На золотисто-рыжих волосах покоился драгоценный венец Аэрты, усыпанный огромными аквамаринами и изумрудами, мерцающими в пламени вновь зажженных свечей. Майя еле слышно ахнула от восторга.

– Ты ее прежде не видела? – прошептал Сендиль ей на ухо.

Майя молча помотала головой.

– Это изумруды Зая, – пробормотала Оккула, подавшись вперед.

– Но венец же старинный… – напомнила Майя.

– Ну и что? Тот камень, что в самой середине, я в руках держала.

Верховный жрец и красавица начали ритуальный диалог. Кто она и откуда и по какому праву объявляет себя спасительницей империи? Звонким и мелодичным голосом, свободным от палтешского выговора, Форнида объяснила, что пришла по велению венценосной Аэрты, избравшей ее своей наместницей.

А почему она решила, что сможет разбудить спящего бога? Да потому, ответила Форнида, что в ее теле воплотилась и сейчас вещает ее устами сама богиня, владычица всего живого, которой подвластно воскрешать мертвых. Сама венценосная Аэрта явилась пробудить спящего бога с помощью самого чудесного дара на свете.

Верховный жрец, распростершись у ног Форниды, все же возразил, что вынужден исполнить свой священный долг и получить весомые доказательства подобного заявления. В ответ Форнида не произнесла ни слова. Две прислужницы приблизились к ней, взяли из ее рук букет гелиан и, расстегнув золотые застежки одеяния, почтительно разоблачили Форниду. Полупрозрачная ткань соскользнула с тела, и благая владычица осталась обнаженной, будто говоря: «О смертный, вот доказательство, которого ты требовал. Мои слова были лишь уступкой твоему невежеству».

Верховный жрец, ослепленный красотой богини и объятый священным страхом, заслонил глаза рукой и почтительно осведомился, какой чудесный дар способен пробудить спящего бога.

– Любовь, – возвестила Форнида.

Где-то еле слышно зазвучал глухой, низкий стук барабанов жуа. Жрецы удалились, а прислужницы благой владычицы направились к восточному входу в храм, негромко напевая традиционный свадебный гимн, – под этот напев невесту провожали в опочивальню. Восьмилетняя девочка еще раз погасила все свечи в храме и, воздев руки, вывела жриц из храма.

Благая владычица, оставшись наедине со спящим богом, подошла к его ложу, опустилась на колени и нежно коснулась бронзовых пальцев. Майя, зачарованно следившая за происходящим, вспомнила, как сложно исполнять подобную роль перед зрителями, но не заметила в поведении Форниды ничего неестественного и наигранного. Благая владычица наклонилась, поцеловала бога в губы и, обняв его за плечи, прильнула к нему всем телом.

Простодушная Майя едва не вскрикнула от испуга: бронзовые веки Крэна дрогнули и медленно поднялись, открыв синие радужки глаз с черными зрачками, неподвижный взгляд которых, однако же, казался живым. Торс статуи тоже зашевелился, и Форнида, вытянув руку к изголовью, уложила под плечи Крэна подушку.

Последующую церемонию невозможно было назвать распутным бесстыдством или извращением. Так племя шиллуков на берегах Белого Нила замуровывает в хижине своего одряхлевшего вождя вместе с юной девственницей, обрекая обоих на смерть от голода и жажды; так карфагеняне некогда приносили детей в жертву своему бычьеглавому богу, сжигая их на костре под громкие звуки музыки, чтобы заглушить крики несчастных; так в провинции Квилакар на юге Индии царь-жрец правит двенадцать лет, после чего на виду у своих подданных отсекает себе нос, уши, губы и детородные органы, бросает их в толпу, а затем перерезает себе горло; так крестьяне в День святого Стефана охотятся на корольков, разоряя их гнезда и убивая крошечных птиц. Размалеванный шаман, беснующийся в пляске у костра, одному представляется шарлатаном и мошенником, а другому – могущественным колдуном, который владеет искусством общения с призраками и богами. Сторонний наблюдатель сочтет непристойным то, что посвященные воспримут как символическое изображение величия бессмертных богов, которые в своем милосердии снисходят к простым смертным.