Ричард Адамс - Майя

Майя задумалась, потом недоуменно поглядела на него.

– Я не о любви сейчас говорю, – продолжил он. – Как сложатся ваши отношения, мне неизвестно, и посоветовать я ничего не могу. Я просто хотел объяснить тебе, почему тебя привели в Субу и чем вызвано странное поведение Анда-Нокомиса.

– Ох, я все равно ничего не понимаю…

– Да я и сам ничего не понимаю, когда на тебя смотрю.

– А куда мы завтра отправимся? – чуть помолчав, спросила Майя.

– В Мельвда-Райн. На языке субанцев «райн» означает «место встречи».

– А зачем нам туда?

– Там сейчас король Карнат со своей терекенальтской армией. Анда-Нокомис обещал ему, что вместе с Ленкритом возглавит трехтысячное субанское войско.

– И что будет дальше?

– Не знаю, – вздохнул лекарь. – Наверное, армия переправится через Вальдерру и нападет на бекланцев.

– Но почему вам со мной надо в Мельвда-Райн идти?

– Я лекарь, мне положено. А твою роль я только что объяснил. Видишь ли, Анда-Нокомис считает, что субанцы воспрянут духом, если увидят тебя в Мельвде.

– Решат, что я – возрожденная Нокомиса?

– Может быть… Они люди простые, подумают, что тут без колдовства не обошлось. Ну или без волшбы, не знаю.

– Ой, меня тоже на войну пошлют?

– Нет, что ты! Тебя, как волшебный талисман на удачу, оставят в Мельвде.

Майя ничего не ответила, но сердце у нее забилось от восхищения и страха.

– Король Карнат и Анда-Нокомис договорились, что если терекенальтцы с помощью субанцев завоюют Беклу, то власть над Субой перейдет к Анда-Нокомису, – добавил Нассенда. – Впрочем, меня это уже не касается.

– А что вас касается, У-Нассенда?

– После боя всегда остаются раненые, и это – моя забота.

– Ох, это как тогда, на берегу… – Майя застонала и закрыла лицо руками.

– На каком берегу? Когда вы через Вальдерру переправлялись?

– Да, – всхлипнула Майя. – Там один солдат был, совсем молоденький, из Тонильды. Ленкрит его убил! А он матушку звал, жалобно так! И столько крови было! Ах, это ужасно, ужасно! – Она снова зарыдала.

Нассенда ласково погладил ей щеку:

– Я тоже не люблю войну и насилие, но тут уж ничего не поделаешь. Ложись-ка ты спать, Серрелинда. Все будет хорошо, вот увидишь. Сделать тебе сонного питья?

– Да, пожалуйста, – сказала Майя и чуть погодя спросила: – У-Нассенда, а из чего здесь одежду шьют? Очень странная ткань…

– А, это выделанная кожа рыбы эприт. Довольно удобная, только привыкнуть надо.

– Так вот почему она тиной пахнет!

– Верно, – рассмеялся он. – Когда я в Субе, я всегда одеваюсь, как все вокруг, чтобы простые люди меня не сторонились. В конце концов, я сам субанец. Но для тебя, как видишь, я переоделся и даже искупался. Вот, возьми питье. Я сейчас Луму позову, а ты пока успокойся.

– Если вы говорите, что все будет хорошо, У-Нассенда, то я вам верю.

Течение медленно несло кайлет по Нордешу. Первые утренние лучи еще не пробились сквозь густые кроны и не разогнали туман над болотами. Над головой, в прохладном зеленом сумраке, между ветвями кое-где проглядывало небо с легкими облачками. Слева по мелководью бродили длинноногие ибисы, то и дело вонзая загнутые багряные клювы в топкий ил.

За кайлетом плыли два челна поменьше – в них сидели Крох с приятелем и еще пять юношей из Лакрайта, вооруженные гарпунами и легкими деревянными щитами. Доспехов ни у кого не было – слишком дорогие, хотя железо из Гельта здесь можно было купить. Майя вспомнила, что, по слухам, Кембри безуспешно пытался запретить гельтским купцам торговать с Терекенальтом.

Над водой метались голубые и зеленые стрекозы; несколько раз то с одной, то с другой стороны раздавался легкий дробный плеск, будто в реку сыпался град. Майя с любопытством завертела головой, но заметить источник звука не смогла. Нассенда с улыбкой посмотрел на нее, коснулся ее руки и молча указал вперед, туда, где вилась в камышах узкая протока. Через миг неподвижная гладь зарябила; мелкие серебристые рыбешки, подскочив на локоть в воздух, с плеском снова скрылись под водой.

– В Субе их называют маргеты, – пояснил лекарь. – У вас на Серрелинде такие есть?

– Нет, У-Нассенда. Какая прелесть!

– Они обычно на закате скачут и на рассвете тоже.

– Ах да, Байуб-Оталь про них однажды рассказывал.

– Знаешь, когда я жил вдали от Субы, мне очень недоставало этого плеска. Для меня это звук уединения, неторопливого путешествия по тихим рекам и каналам, звук возвращения домой, к ужину.

– Вы жили вдали от Субы? Где? В Бекле?

– Нет, на острове Квизо посреди Тельтеарны. Это на севере, за Гельтскими горами.

– А как вы там оказались, У-Нассенда?

– Учился лекарскому искусству у мудрой знахарки. На Квизо живут жрицы Шардика, от них я много узнал – в основном от тугинды, конечно.

Нассенда поведал Майе о своих странствиях по Субе, а она рассказала ему о жизни на берегах озера Серрелинда; о вчерашнем разговоре никто не упоминал. Потом Майя улеглась на корму и задремала под тихий плеск весел и пронзительные, хриплые крики болотных птиц.

Под действием снадобья Нассенды Майя крепко проспала всю ночь, а утром проснулась отдохнувшей. Они быстро позавтракали, попрощались с Мекроном и Пиньянидой и отправились в путь, так что Майе совсем не оставалось времени осмыслить услышанное от лекаря. Она так и не решила, как отнестись к его рассказу. Радоваться или огорчаться своему невероятному сходству с легендарной Нокомисой? Сочувствовать Байуб-Оталю? Вдобавок теперь она больше не рабыня, а свободная женщина. Но свободная ли? Байуб-Оталь в каких-то своих целях решил объявить ее знатной госпожой, чуть ли не владычицей. Майя представила, как Оккула, узнав об этом, решительно заявляет: «Ну, не знаю, банзи, может, тебе и понравится быть владычицей лягушек на болоте. Лично мне куда лучше, как Неннонире, шестьсот мельдов за ночь получать». Так что, похоже, из Субы Майе так просто не выбраться – ее свобода весьма относительна.

Дело было еще и в том, что Майя не привыкла рассуждать и обдумывать свои поступки; она целиком полагалась на свои чувства и желания. Она прониклась глубоким уважением к Нассенде и последовала бы любому его совету, но лекарь ничего объяснять не стал, а потому она не знала, что и думать. Никогда прежде Майе не предоставляли выбора, да и теперь выбирать ей не приходилось. Во всем полагаясь на случай, она поступала так, как подсказывали ей врожденная сметливость и простодушное хитроумие, бессознательно (в отличие от своей чернокожей подруги) считая, что так и следует жить.

Вдобавок в ней, как принято среди простого люда, сильна была неприязнь к снисходительному пренебрежению окружающих, к любому намеку на то, что кто-то полагает себя лучше ее самой. «Да что они о себе возомнили?!» – негодовала Майя по поводу и без повода. Ее задевало даже поведение бедняжки Мильвасены, не говоря уже о Байуб-Отале. Вот и сейчас к Майиному недоумению примешивалась горькая досада и разочарование, – оказывается, она нужна этим субанцам только из-за своего сходства с какой-то Нокомисой, которая шестнадцать лет как померла! «Подумаешь, прославленная танцовщица! – мысленно возмущалась Майя. – Я – это я, а вовсе не она!»