Ричард Адамс - Майя

– Помещение я арендую, – объяснил Н’Кесит. – Дорого, конечно, но деваться некуда – преуспевающим торговцам приходится марку держать, иначе засмеют или скопидомом обзовут. Сам знаешь, не потратишься – денег не заработаешь.

– А кто хозяин?

– Прежде все это принадлежало верховному советнику – чуть ли не половина нижнего города. Наследников у Сенчо не было, поэтому его имущество отошло храму. Я жрецам предложил склады у них выкупить, да только ответа пока не получил. Так что сейчас аренду плачу благой владычице… уж не знаю, что там храму достается.

Тут подошли каптенармусы белишбанского и лапанского полков, с которыми Н’Кесит договорился о встрече, и началось оживленное обсуждение различных типов кожи, пригодных для сапог, шлемов и обивки щитов. Торговец повел каптенармусов по складу, показывая товары, и Сельпиррен учтиво откланялся, предупредив друга, что вернется домой к ужину.

В благодарность за гостеприимство и за помощь в торговых делах Сельпиррен решил подарить приятелю дорогую золотую вещицу и поэтому отправился к Шельдаду – улице, что вела на запад от Караванного рынка, где находился квартал ювелиров и золотых дел мастеров. При Сельпиррене была крупная сумма денег, но воров он не боялся – улицы хорошо охранялись, одет он был скромно, а покупка произойдет за запертыми дверями в лавке уважаемого торговца, которого Сельпиррену порекомендовали в Кебине.

Он шел по Шельдаду в поисках нужного переулка, как вдруг его внимание привлекла какая-то суматоха у входа на Караванный рынок. Сельпиррен испуганно огляделся – неужели начинается бунт? Или преступников ведут из тюрьмы на работу? (Надо сказать, что Сельпиррен не одобрял любопытства зевак; ему претили люди, провожающие узников издевательскими выкриками и оскорблениями.) Впрочем, шумная толпа вела себя не угрожающе, а восторженно, будто приветствуя возвращение героя или чествуя новобрачных. Мимо Сельпиррена побежали прохожие, радостно окликая друг друга. Он не выдержал и бросился следом.

– В чем дело? – задыхаясь, обратился он к какой-то старухе. – Что происходит, бабушка?

Она повернула к нему морщинистое лицо, беззубо улыбнулась и что-то невнятно прошамкала. «… Линда» – с трудом разобрал Сельпиррен и в совершенном недоумении протолкнулся в ворота рынка. Там, на усыпанной песком площадке, он заозирался по сторонам, но за головами людей ничего не увидел. Внезапно он сообразил, что стоит рядом с бронзовыми весами Флейтиля – теми самыми, на которых можно взвесить груженую воловью упряжку, – и мигом, не хуже уличного мальчишки, вскарабкался на постамент. Рыночный смотритель в зеленой форме грозно прикрикнул на него, но Сельпиррен оставил это без внимания и всмотрелся в толпу.

По рынку катила екжа, которую везли два солдата бекланского полка в алых мундирах с серебряными кантами и вышитыми на груди леопардами. Сама повозка больше походила на небесную колесницу, невесомо плывущую над землей, будто пузырек по воде. Дверцы, подножки и навес екжи, сделанные из золотой филиграни, напоминали кружевную паутину, сверкающую под осенним солнцем. Спицы колес, выкрашенные попеременно алым и синим, вращаясь, производили впечатление пурпурных дисков. Навес украшали длинные золотистые перья, то ли орлиные, то ли кайнатовые. Впрочем, Сельпиррен не стал их рассматривать – глаза его с настойчивостью стрелки компаса устремились к сидящей в екже девушке.

От ее прелести захватывало дух; Сельпиррен прежде не подозревал, что на свете существует такая красота, и глядел на девушку с изумленным восхищением ребенка, который впервые увидел алого колибри, разноцветные фонарики на ярмарке или лунный свет на воде. Внезапно торговец задрожал от восторга, сообразив, что перед ним – та самая тонильданка, спасительница Беклы!

Ее красота ослепляла, будто пламя костра, в котором тут же дотла сгорели все воспоминания о девушках, прежде виденных Сельпирреном. Он трясущимися пальцами вцепился в бронзовые весы. Чем ближе подъезжала повозка, тем больше торговцу виделось сияние, окружавшее тонильданку, будто облачко золотистой пыльцы, пронзенное яркими лучами солнца. Вся она казалась золотистой; таинственно мерцало золото волос, сверкали обнаженные плечи и руки; ступни в золотых сандалиях опирались на подножку, словно две бабочки с распростертыми крыльями, которые готовы в любой миг взлететь к небесам, кружа в замысловатом танце. Девушка сидела, чуть наклонившись вперед, небрежно держась за поручень изящными, тонкими пальцами; в ней чувствовалась затаенная быстрота и легкость, как будто переполнявшие ее жизненные силы вот-вот сорвут ее с места и она невесомой стрекозой стремительно пронесется над рынком.

Больше всего Сельпиррена поразило ее изящество. Слушая рассказы Н’Кесита, он представлял себе крепкую, сильную крестьянку или даже могучую воительницу, привыкшую к невзгодам и тяготам походной жизни. Девушка не была ни худенькой, ни хрупкой, но в ней сквозило мягкое, почти детское простодушие и какая-то невинная чувственность, лукавство уличного воришки, стащившего пирог с прилавка. Она, смущенно улыбаясь, глядела на толпу со странным, чуть ли не испуганным выражением, будто не знала, как ответить на такой восторженный прием. Вот она повернула голову, и Сельпиррен растрогался до глубины души, заметив блеск слез в огромных синих глазах.

«Тут кто хочешь расплачется», – подумал торговец. Екжа медленно ползла по рыночной площади. Вокруг толпились люди – носильщики, рабы, зеваки, нищие, попрошайки, уличные торговцы, прохожие и чужеземцы в ортельгийских, белишбанских и йельдашейских нарядах. Со всех сторон неслись восхищенные восклицания.

– Да благословят тебя боги, деточка! – выкрикнула коренастая рыночная торговка и приветственно замахала широкой натруженной ладонью.

Красавица ласково махнула ей в ответ и наклонилась к бекланскому тризату, который благоговейным жестом предлагал ей свой меч.

– Да здравствует Серрелинда! – закричали откуда-то с крыши.

– Серрелинда! Хвала Серрелинде! – раздалось со всех сторон.

Повозка замерла посреди толпы, как лодка, выброшенная волной на отмель.

– Проходите! Осторожнее! – с привычными улыбками просили солдаты в упряжке, утирая вспотевшие лбы. – Да пропустите же! Дайте дорогу нашей сайет! Нам ее домой надо доставить в целости и сохранности!

– Я ей свой дом отдам! – выкрикнул парень в кожаном фартуке, взмахнув ножкой стула, – похоже, подмастерье, выскочивший из плотницкой мастерской.

– И я тоже! – завопил рыжеволосый юноша, судя по ливрейной одежде – из прислуги Дераккона.

Под шквалом восторженных напутствий красавица улыбнулась, беспомощно развела руками и безмолвно покачала головой, умоляя людей расступиться. Только сейчас Сельпиррен заметил, что одета она в короткое платье белого шелка, присобранное на талии золотым поясом. У выреза было приколото единственное украшение – золотая брошь в форме леопарда с кувшинкой в лапах. Когда девушка ухватилась за поручень и, привстав, обратилась к солдатам-носильщикам, Сельпиррен заметил у самого ее колена длинный багровый шрам. Похоже, она и не пыталась его скрыть – так боец гордится следами ран, полученных в сражении с врагом. Сельпиррен смотрел на нее с тем же благоговением, с каким взирал на священные представления Флелы, и если бы мог подыскать слова, то заявил бы, что человечество, должно быть, не окончательно погрязло в пороках и беззаконии, если способно породить таких, как эта девушка.