Мэри Пирсон - Поцелуй обмана

Мы подошли к Сакристе, и толпа разделилась. Святилище было просторным, но не настолько, чтобы вместить весь Терравин вкупе с многочисленными гостями, приехавшими в город на праздник. Люди старшего поколения и Первые дочери были приглашены внутрь, остальным было предложено занять места снаружи, на лестнице, на площади перед входом, во дворике с гротом или на кладбище – жрецы читали обряды всюду – так, чтобы было слышно каждому. Толпа поредела, люди подбирали места, где им предстояло провести в молитвах большую часть дня. Я держалась поодаль, надеясь, но Рейф и Каден скрылись из виду. В конце концов, я побрела к кладбищу – единственному месту, где еще можно было преклонить колени.

Расстелив свой коврик, я поймала на себе взгляд жреца, стоявшего на верхних ступенях входа в Сакристу. Не сводя с меня глаз, он ждал . Я не знала его. Мы никогда не встречались, но Паулина провела так много времени в Сакристе – как знать, может, она что-то ему сказала. Но, даже если она и разгласила на исповеди нашу тайну, я знала, что жрецы связаны клятвой хранить молчание. Жрец продолжал сверлить меня взглядом и, когда я опустилась на колени, начал чтение священного текста, повествующего вначале об истории уничтожения.

Мне была известна эта история. Я знала ее наизусть. Как знали все в королевстве. Чтобы не повторять ошибок прошлого, мы должны помнить свою историю, передавая от отца к сыну, от матери к дочери, ибо хватит и одного поколения, чтобы навек утратить историю и истину. Историю рассказывали в каждой нищей лачуге, в каждом скромном домике, в каждом богатом дворце, старшие передавали ее младшим. Реган любил рассказывать ее мне и часто делал это, причем у него версия была куда более пикантной, чем мамина, в его рассказе реками лилась кровь, кипели сражения, рыскали хищные звери. Тетушка Клорис обильно приправляла свою версию темой смирения, а тетушка Бернетта всегда делала акцент на приключениях во время избавления – но в общем и целом это была одна и та же история, и она не отличалась от той, которую рассказывал нам сейчас жрец.

Древние возомнили, что не уступают богам, они гордились властью над небом и землей. Их приказам повиновались ночь и день; они летали под небесами; они шептали, и эхо разносило их голоса над вершинами гор; они гневались, и земля сотрясалась от страха…

Я пыталась сосредоточиться на сюжете, но стоило жрецу произнести слово страх , мысли перескочили на мои собственные страхи. Я снова видела остановившийся взгляд окровавленной марионетки, который преследовал меня во сне всю прошедшую ночь. Он шипел мне: Ни слова, молчи . Даже во сне я отказывалась повиноваться и звала на помощь. Послушанием я не отличалась.

Я всегда знала, что не нравлюсь канцлеру и книжнику, но никогда не представляла, что он могут подослать кого-то, чтобы убить меня. Охотник за выкупом доставил бы беглянку домой, чтобы она предстала перед судом по обвинению в государственной измене. Этот убийца охотился не за выкупом. Иначе ему пришлось бы везти меня на родину живой. Участвовал ли отец в их плане, стремился ли тайно покончить со мной раз и навсегда? Твой отец не может так поступить , сказала как-то Паулина. Я больше не была в этом уверена.

Я зажмурилась, вспоминая ту ночь, когда прокралась в кабинет книжника. Зачем я оставила ему это послание? Ведь знала, что оно взбесит его еще сильнее, но мне было безразлично. Вчера мне не было весело, когда я увидела зажатую в кулаке убийцы записку, но, да хранят меня боги, я смеялась вслух, когда писала ее пером и чернилами самого книжника. Он должен был догадаться, кто это сделал, даже если бы я не оставила письма. В цитадели я была единственной подозреваемой, но мне было важно, чтобы книжник понял: я и не думаю скрываться.

Мне хотелось бы видеть лицо лорда-канцлера в минуту, когда книжник показал ему записку. Даже если книги не имели ценности, оставив записку, я подняла ставки. Мало того, что я избежала тщательно спланированного ими брака, так еще я дразню их. Немыслимо. Эти двое были самыми могущественными министрами отца, не считая вице-регента, и вот я продемонстрировала, что не желаю считаться ни с их властью, ни с их положением. Оставленная записка возвращала мне частицу власти. Теперь у меня было некоторое преимущество над ними. ИХ тайны отныне не были в безопасности, даже если тайна совсем мизерная, вроде старой книжонки, которую просто забыли внести по всей форме в королевский архив.

Прошлой ночью, когда Паулина уснула, я поставила табурет поближе к шкафу. Встав на табурет, я дотянулась до верха и нащупала завернутую в ткань коробку. Почему я спрятала книги туда – я и сама не знала. Возможно, просто решила, что раз книжник их скрывал в тайнике, то и я поступлю так же. Эти книги не предназначались для всех. Я уселась за стол и положила перед собой томики. Теплый золотистый свет лампы лег на пожелтевшие ломкие страницы.

Обе книги были тонкие, в мягких сафьяновых переплетах, таких старых, что кожа на них была сильно стерта, местами обгорела, как будто книги побывали в огне. Одна из них пострадала больше, последняя ее страница отсутствовала почти полностью – было похоже, что ее вырвали второпях. Можно было разобрать лишь несколько букв в верхнем углу. Страницы другой книги были заполнены странными закорючками – такого шрифта я никогда не видела раньше. Это не было похоже ни на один из известных мне диалектов Морригана – правда, имелось еще много темных языков, в нынешнее время уже утраченных. Я предположила, что эти странные слова как раз и написаны на одном из этих мертвых языков.

Я бережно переворачивала крошащиеся страницы, изучала их битый час, но, при всех моих способностях к языкам, ничего не добилась. У некоторых слов как будто были те же корни, что у морриганских, но их было недостаточно, чтобы сделать какие-то выводы об их смысле. Мне требовался ключ, зацепка, а в Терравине имелся только один архив в Сакристе. Надо бы, решила я, поближе сойтись с местными клириками.

Жрец спустился по ступеням, прошел между молящимися, продолжая читать писание сильным, звучным голосом.

Они стремились к познанию, и никакие тайны не могли укрыться от них. Они были сильны своими познаниями, но слабы мудростью, они жаждали все больше власти, сокрушая беззащитных.

Боги увидели их тщеславие и пустоту их сердец и тогда они послали ангела Астера сорвать звезду с неба и бросить ее на землю. Прах и вода морей восстали до небес, поглотив нечестивых. Но остался малый остаток – не те, что сильны были телом и разумом, но чистые и смиренные сердцем.

Я думала о Паулине, такого чистого и смиренного сердца не было ни у кого, но это и сделало ее добычей самого жестокосердного. Хотя стояли самые святые дни, я не удержалась и еле слышно пробормотала проклятие Микаэлю. Старушка рядом одобрительно заулыбалась, приняв меня за ревностную верующую, истово бормочущую молитвы. Я улыбнулась ей в ответ и переключила внимание на жреца.