Мэри Пирсон - Поцелуй обмана

Скучая, я облокотилась о перила на крыльце. Мы дожидались, пока Берди умоется и наденет нарядное платье, чтобы вместе отправиться на ночные гулянья на площади. Позади был долгий день, я все еще переживала случившееся во время метания ножей и странное чувство, что за мной кто-то наблюдает, в момент, когда на меня смотрели сотни глаз. Казалось бы, одной парой меньше, одной больше,…

– Паулина, – помявшись, спросила я, – с тобой так бывает, что ты понимаешь вдруг, что знаешь о чем-то? Просто знаешь ?

Подруга долго молчала, будто не слышала вопроса, но потом вдруг подняла голову.

– С тобой так бывает, правда? Помнишь, мы шли мимо кладбища, и ты увидела, что Микаэль мертв.

Я резко выпрямилась.

– Что? Нет. Я…

– Я потом часто это вспоминала. Выражение твоего лица в тот день. Твою просьбу остановиться. Ты видела его смерть.

Я неистово замахала руками.

– Нет. Это другое, – я села рядом с Паулиной. – Я не сиарра. Я не вижу так, как моя мать. Тогда я правда почувствовала что-то неясное, хотя и сильное. В тот день я просто поняла, что что-то случилось.

Паулина обдумала мои слова и пожала плечами.

– Тогда, возможно, это не дар. У меня иногда тоже бывают похожие ощущения. Вообще-то я тоже чувствовала, что с Микаэлем что-то произошло. Что он не приедет. И от этого, кажется, мне еще сильнее хотелось, чтобы открылась дверь таверны и он вошел. Чтобы оказалось, что мои предчувствия неверны.

– Так ты считаешь, что это не дар.

– У твоей матери были видения, – она с виноватым видом опустила глаза. – По крайней мере, раньше.

Видения перестали посещать маму после моего рождения. Иные злые языки поговаривали, что я похитила ее дар, находясь в утробе – смехотворное утверждение. Тетушка Бернетта говорила, что я тут совсем ни при чем, просто с тех пор, как мама поселилась в цитадели, ее дар постепенно слабел вдали от родной земли. Другие заявляли, что у нее и вовсе не было никакого дара, но я сама была свидетельницей того, как он проявлялся – давно, когда я была маленькой. Я видела, как она устремляла невидящий взгляд серых глаз куда-то в пространство, а потом начинала действовать, решительно и собранно. Однажды она вдруг поспешно согнала нас всех на обочину, а через минуту по дороге галопом пронеслись испуганные кони. В другой раз мать вытащила нас из спален незадолго до сильного землетрясения и очень часто прогоняла из гостиной, предчувствуя, что отец придет раздраженным и лучше не выводить его из себя.

Она всегда отмахивалась от расспросов, утверждая, например, что просто издалека услышала конский топот – но я тогда была уверена, что все это проявления дара. Я видела ее лицо. Мама видела события раньше, чем они случались, или узнавала, что происходит где-то далеко – как в тот день, когда умер ее отец. Она тогда провела целый день в слезах у себя в комнате, а гонец с известием о гибели отца добрался до нас лишь через две недели. Но то было давно, а в последние годы ничего подобного не случалось.

– Пусть не видение, все равно это может быть дар, – заговорила Паулина. – Знать можно по-разному.

У меня по спине пробежал холодок.

– Как ты сказала?

Она повторила свои слова, почти дословно совпадающие с тем, что утром я услышала от жреца. Видно, на лице у меня отразилось смятение, потому что Паулина засмеялась.

– Лия, не переживай! Это у меня открылся дар видения! А не у тебя! И знаешь, у меня как раз видение – прямо сейчас! – Она вскочила на ноги и приложила руки ко лбу, изображая транс. – Я вижу женщину. Красивую старую женщину в новом платье. Ее руки уперлись в бока. Губы ее плотно сжаты. Она устала ждать. У нее…

Я округлила глаза.

– И я вижу! Она стоит у меня за спиной, не так ли?

– Да уж, стою, – сказала Берди.

Обернувшись, я увидела, что она стоит в дверях таверны, в точности, как описала Паулина.

– Старая? – переспросила Берди.

– Почтенная, – поправилась Паулина и чмокнула ее в щеку.

– Ну, подружки, готовы?

О, я была готова. Этого вечера я ждала всю неделю.

Радостно стрекотали кузнечики, приветствуя закат. Тонкие полоски нежно-розовых и сиреневых облаков испещрили кобальтово-синее небо над заливом. Бронзовый серпик месяца уколол первую звезду. Волшебно красив был в тот вечер Терравин.

Тихий воздух хранил дневное тепло. Все дышало покоем . Мы подошли к главной дороге, и над головами у нас замерцали бумажные фонарики. А потом, словно недостаточно было красоты вокруг, зазвучала песнь .

Такого пения молитв я не слыхала никогда прежде. Поминания раздавались отовсюду. Голоса разделялись, сплетались, соединялись в хор, слаженный и гармоничный. Пели в разном ритме, слова не совпадали, голоса взмывали и затихали, мелодия струилась, набегала волнами, истинная, пронзительная до боли.

– Лия, да ты плачешь, – прошептала Паулина.

Разве? Я потрогала щеку, мокрую от слез. Это был не плач, а что-то совсем другое. На подходе к городу голос Берди, глубокий и проникновенный, все чаще сбивался с песни на приветствия, поминовения растворялись в дне сегодняшнем.

Кузнец и медник, рыбаки и приказчики из лавок, портниха, мыловар, напомнивший, чтобы Берди забежала познакомиться с новыми образчиками – все наперебой здоровались, а вскоре кто-то и вовсе утащил Берди от нас.

Мы с Паулиной наблюдали, как готовятся к выступлению музыканты. Они поставили стулья, разложили на них инструменты – зитар, фиолу и барабан-дарбуку, а сами пошли закусить перед тем, как начать играть. Паулине захотелось маринованных яиц, и она побежала их искать, а я подошла к инструментам, чтобы лучше рассмотреть зитар. Он был сделан из вишневого дерева со вставками беленого дуба. Темно-красное дерево протерлось в тех местах, где инструмента годами касались руки музыканта.

Присев, я дернула струну. Низкий вибрирующий звук проник мне в душу. Изредка мать и ее сестры втроем играли на зитарах, их игра завораживала, а мама пела без слов, и ее звенящий голос казался мне голосом ангела, взирающего на сотворение мира. В такие мгновения жизнь в цитадели замирала, время будто останавливалось. Эта магия действовала даже на отца. Он слушал издалека, прячась на верхней галерее. То была музыка маминой родины, и меня всегда мучил вопрос – что заставило ее пожертвовать домом ради того, чтобы стать королевой Морригана? Ее сестры приехали двумя годами позже, чтобы быть с ней, но что еще оставила она в родном краю? Может, отец, слушая и наблюдая за ней украдкой, задавал себе те же вопросы.

Народ все подходил, чтобы поучаствовать в вечернем праздновании, разговоры и смех сливались в умиротворяющий гул. Торжество началось, музыканты заняли свои места, и воздух наполнили веселые мелодии, но чего-то недоставало.