Евгений Мисюрин - Черный грифон

Платон спрятался за забором, чтобы кабаны не видели, и спокойным голосом спросил:

– А зачем? Я что, упрашивал тебя на это дерево лезть? И так от тебя терпим, жрёшь от пуза, работать не хочешь, хамишь. Так ещё и спасай тебя. Вот ещё.

В общем, ответил словами самого Демида. Но, почему-то мальчишку эти аргументы не убедили. Вообще, яснее всех на ответ Платона отреагировал кабан. Он остановился, внимательно посмотрел на забор и пару раз отчётливо хрюкнул.

– Вот и кабан тоже против, – не удержался от хохмы Смирнов.

Демид ещё раз взвизгнул, отдышался, и сказал теперь уже другим тоном.

– Дядечка Платон, прошу тебя, ну спаси. Я больше не буду, обещаю. Слушаться буду, как отца родного, жизнью клянусь.

– Жизнью? – задумчиво переспросил Платон. – Это что же значит?

– А то и значит, что ежели обману тебя, то можешь меня хоть убить, а хоть вообще колдунам в рабство продать, вот.

– Ох, Демид. Не удержишься…

– Удержусь. Только помоги.

Похоже, кабан ждал именно этих слов, потому что неожиданно ловко подпрыгнул и схватил мальчишку за свисающую через голову длинную полу.

Визг раздался снова. Платон не стал дальше ждать, одним прыжком выскочил на улицу и с маха снёс секачу голову. Меч не подвёл. Подсвинок, видя такую перемену диспозиции, не стал навязывать своё общество, и, громко возмущаясь, чесанул вдоль по дороге.

Демид рухнул прямо на тушу кабана, при этом умудрился запутаться в собственной рясе. Когда он поднялся и снял подол с головы, Платон увидел красное, как осенний кленовый лист, смущённое лицо.

– Спасибо, – буркнул мальчишка.

Следовало сразу установить рамки дозволенного, поэтому Платон грубо переспросил:

– Чего? Не слышу. Или снова хамишь?

– Нет, что ты, дядя Платон. Наоборот, спасибо говорю.

– Ну вот и славно, – вмешался из-за спины голос Глаши. – А я там сарай открыла. А в нём мёд. Хотите медку, мужчины?

Демид брёл, не поднимая головы. Теперь мальчик безропотно нёс мешок, который до того тащила Глаша. Внезапно Платон остановился, и бывший ученик чуть не врезался в его спину.

– Там свет горит, – сказал Смирнов.

Солнце садилось, и на просёлке как-то незаметно стемнело. Путешественники даже не обратили внимания, как прошагали до самого вечера, совсем забыв про то, что надо организовать лагерь. Так что дом у дороги с горящими окнами оказался как нельзя кстати.

– Похоже на трактир, – ответил сам себе Платон.

– Зайдём? – мальчишка поднял глаза и в тусклом свете заходящего солнца стало видно его красное, усталое лицо.

– Умаялся? – сочувственно поинтересовалась Глаша.

Демид кивнул.

– Что, батюшка, дальше пойдём или пожалеем мальца?

Платон не раздумывая указал свободной рукой на горящие окна.

– Там переночуем.

В зале никого не было. Четыре стола вдоль стены выглядели очень тоскливо. Хозяин, немолодой, полный, но очень подвижный мужчина, выкатился из-за стойки и почти бегом подошёл к вошедшим.

– Заходите, гости дорогие. Вы на постой или только отужинать? Места на всех достанет.

Платон тяжело опустил мешок на пол, потёр отдавленное лямками плечо и спросил:

– Почём постой-то?

– Да недорого, – хозяин был сама любезность. – По пятачку с души возьму, по-божески.

Глаша тихо ахнула.

– Что? – шёпотом спросил Платон.

– Дорого, – чуть слышно протянула девушка. – В Калаче, чай, за пятак и камору и завтрак дают.

– Что же так дорого, хозяин? – озвучил шёпот девушки Платон.

– Да разве ж это дорого? – Глаза трактирщика так и лучились улыбкой. – А то, не гоже, так поди, небось, прогуляйся до соседей. Может, там дешевле.

– Так соседи твои где, в версте, не меньше?

– В двух, родимый. И то, нет там никого, село пустое стоит. Так что я один, как перст. И за провиантом, и на прачку, всё семь вёрст шагать. Потому и цены немалые. Ну так что? Горничку готовить али дальше двинете?

– Готовь, – махнул рукой Платон. – А кормишь чем?

– Ежели поскорее, то рыбка есть жареная. А ежели подождёшь, то и бараний бок поспеет.

Платон достал из мешка завёрнутую в тряпицу кабанью ногу, положил на ближайший пустой стол и аккуратно развернул. Хозяин придвинулся ближе, понюхал, даже поковырял мясо пальцем.

– На ужин её желаете? – спросил он.

– Если можно. А то хозяин этой ноги чуть мальчишку нашего не съел.

– Ну тогда поделом ему, – сказал трактирщик, взял окорок и понёс на кухню.

В этот момент дверь открылась, и в зал ввалился пыльный, усталый мужчина в сером плаще. Он был высок, бородат, широкоплеч, и оставлял впечатление грозного воина.

– Хозяин! – крикнул путник, едва войдя. – Вина, мяса и постель.

Трактирщик обернулся на полдороге, бросил короткий оценивающий взгляд на вошедшего и ответил:

– Сию минуту. Вы пока присаживайтесь.

– Вот! Вон её и приготовь, – мужчина указал на окорок.

– Увольте, – как мог с ношей развёл руки хозяин. – Это их гостинец, так что им его и отведать.

Вошедший, казалось, только сейчас увидел стоящую возле стола троицу. Он повёл плечами, стараясь развести их пошире, при этом внимательно смотрел в глаза Платону. Видимо, сделав для себя вывод, подошёл и протянул молодому человеку руку.

– Шатун. Прозвище моё такое. А как по сказке, вам знать незачем. Чай, не родня. Ты, паря, кто? Никак дружинный?

– Платон. Путешественник я. В Москву вот, шагаем.

– В Москву-у… – протянул Шатун. – А я из неё, родимой. В Тобол. А что, Платон, не отужинать ли нам за одним столом? Твоё мясо, моё вино.

Смирнов оглядел своих спутников. Глаша, как всегда, стояла тихонько, стараясь не лезть лишний раз на глаза. Взгляд Демида горел предвкушением ужина, но похоже, больше мальчишке не терпелось услышать историю Шатуна. Да и что говорить, внешность у мужчины была колоритная. Обветренное, явно непривыкшее к кремам и неге лицо. Седые виски торчали из-под войлочной шапки, навроде тех, с какими в мире Платона ходили в баню. Коричневый кафтан, а сверху настолько запылённый плащ, что невозможно было определить его цвет. Сразу понятно – жизнь человека помотала. Более того, ему это нравилось, и ничего иного Шатун не желал.

– Милости прошу, – ответил Смирнов. – Мы только заселимся.

– Вы что, жить здесь собрались? – и так худое лицо мужчины вытянулось ещё сильнее.

– На ночь!

Платон проклинал свои привычки, из-за которых то и дело вворачивал непривычные в этом мире слова.

Комнату им определили одну, с одной деревянной широкой кроватью и двумя лавками вдоль стен. Каждая лавка сама по себе была неплохим спальным местом – не уже полки в плацкартном вагоне. Демид за минуту застелил одну из них. А что там стелить? Перина на ней и лежала, только расправить.

В углу висел умывальник, под ним таз. Воды в этом сооружении не было. Мальчишка ткнул рукой в носик, вопросительно посмотрел на остальных, потом вздохнул, пожал плечами, снял олейник с крючка и пошёл за водой.