Евгений Мисюрин - Черный грифон

– А… ну да, ну да. Тогда, конечно, в Москву.

Владигор не находил себе места. Так его обмануть! Вот ведь жук! Втёрся в доверие. Дочке голову задурил. Думал, никто не знает про панцирь с грифоном. Эх, четверть часа ещё. Хотя… или он не правитель?

– Бравлин, зайди. Я же знаю, что ты за дверью слушаешь.

– Ну слушаю, – прогудел друг. – Чего звал?

– Бери два десятка. Езжай-ка к дому этого татя и…

– Ты с глузду двинулся? Сам же ему час дал. Что люди скажут?

– Да плевать. Упустим же. Потом опять лови его.

– А вот тут ты не беспокойся. Трое моих ребят уже в сёдлах. Только и ждут, когда этот гад из города уедет.

Дверь открылась, в горницу вошла бледная заплаканная Мирослава. Следом, опустив голову, шагал Молчан.

– Что же ты, Молчан? – укоризненно спросил Владигор. – Почти год он тебя за нос водил, а ты так и не понял.

– Не он это, – угрюмо ответил десятник.

– А кто? – коназ почти кричал. – Появился ниоткуда, да ещё и как раз, когда Карагоз пропал. Кто таков – никто не знает. Плетёт какую-то ерунду. Ты можешь поверить, что человек между мирами, как между горницами путешествует?

– Когда я начал его учить, Платон в мечном бое дурак дураком был. Так не прикидываются. И Беляну он любит по-настоящему.

– Так, может, и любит. Потому и прикинулся честным человеком. А золото разбойничье? А панцирь? Что скажешь?

– Только то, что он мне говорил. Да ещё Беляна, вон, видела, как он воров положил.

– Так, небось, для того и положил, чтобы не выдали его!

– Не знаю, коназ. Ты здесь голова, тебе и решать. Но моё мнение – не Карагоз это.

– Ох, неопытный ты. Поживи с моё, да потеряй любовь всей жизни. Тогда и умнее будешь.

– А может, Владигор, ты потому и хочешь, чтобы Платон Карагозом оказался? Чтобы за жену отомстить?

– Вон!!!! – вскричал коназ. – Проваливай, чтобы я тебя не видел!

На крыльце дома одиноко сидела Подана. Беляна и сама не заметила, как ноги принесли её к тому самому дому.

– Вот и славно, что сама пришла, – без приветствия окликнула её женщина. – Не придётся мне, старой, к коназу под горячую руку идти. Вот, возьми. Это он тебе оставил.

Подана пошарила руками за дверным проёмом и с видимым трудом достала холщовую сумку с длинной ручкой. Беляна подошла и без единой мысли в голове взяла подарок. Сумка оказалась тяжеленной, будто была набита камнями.

– Что там, Подана?

– Вот дома и глянешь. А мне пора. А то ведь заблудится он без меня, не доедет до Москвы.

Пока Беляна прилаживала сумку на плечо так, чтобы можно было хоть как-то нести, женщины уже не было. Девушка ещё раз огляделась, потом, с трудом волоча ношу, заглянула в открытую дверь. Никого. Она печально вздохнула и поплелась домой.

В горнице было тоскливо и одиноко. Солнечный зайчик на кровати, казалось, светит в глаза с укоризной. Тряпочный мишка, совсем забытый за это время, тоже смотрел недовольно. Беляна с трудом перевалила сумку через порог и со вздохом отпустила ручку. Последние метры она тащила свою ношу волоком. Девушка уселась прямо на пол, развязала кожаные тесёмки и открыла клапан.

В сумке стоял хорошо знакомый чугунок, до верху заполненный золотыми украшениями.

– Что же это? – почти беззвучно прошептала девушка. – И не взял ничего.

Она вскочил на ноги, долго смотрела на содержимое сумки, тяжело дыша. Потом упала на кровать и заплакала.

Двое дружинных на воротах даже отошли в сторону, не желая разговаривать с опальным чемпионом. Платон поправил притороченный к седлу мешок, Глаша обхватила его за плечи и прижалась плотнее.

– И чего ты дома не осталась? – спросил молодой человек.

– Ты не думай, батюшка, – скороговоркой ответила девушка. – Я тебе в тягость ни за что не стану. Я и готовить буду, и одежду чинить. И за конём. Конь-то он ведь сам знаешь, как. Его и корми, и пои, и чисти. Да выгуливать, ежели где останемся, убирать. Я, батюшка, всё могу.

– Да ты-то можешь. А я? Я что тебе, рабовладелец какой? Стыдно. Лучше бы дома осталась.

– Не лучше, – тихо сказала Глаша. – Не было бы мне жизни в Калаче. Коназ на тебя за что-то осерчал, да тебя-то и нет. Вот люди на мне и отрывались бы. Я уж лучше с тобой.

– Да куда со мной? Ты что теперь, всю жизнь меня обслуживать собираешься? Да ещё коня. А если меня и правда домой, в мой мир, отправят? Ты-то куда денешься?

– А так и я тоже могу.

– С ума сошла? У тебя там ни документов, ни родни, ни образования. Нет уж.

– Ну… – девушка задумалась.

Она доверчиво положила голову на плечо Платону, пару раз шмыгнула носом. Потом встряхнула косой и предложила:

– Тогда я с тобой хоть бы и до Москвы. Там домов, чай, много. Авось, кому и нужна будет дворовая девка. До Москвы не изгонишь? Я готовить буду. Опять же, коня…

– Дался тебе этот конь! Пешком пойдём. Я по дороге идти не хочу. Неохота никого видеть. И так настроение отвратное, а тут ещё люди.

– Так с конём через лес, батюшка. Это ж какое мучение для животинки. Буреломы всякие, норы да ветки висючие.

Стена Калача как раз скрылась из вида. Платон задумался. А куда действительно девать коня? Ехать по дороге он совершенно не хотел. Видно же, как бедняга мучится под весом двоих людей, да ещё и со скарбом. Опять же, тракт. Ладно бы, мелкая дорога, просёлочная. Там и прохожих нет, можно поразмыслить о причинах такой редкой перемены отношения к нему со стороны Беляны и её отца. А на тракте люди…

С этими мыслями подъехали к большому двухэтажному дому с потемневшей деревянной вывеской. На дощатом щите был нарисован мощный битюг, запряжённый в нагруженную телегу. Текста не было.

Перед воротами стояли как раз две такие телеги.

– Это гостиница что ли?

– Ага, батюшка. Постоялый двор.

– А что ж его рядом с городом-то построили? Калач вон, в получасе.

– Так ворота ведь на ночь запирают. Не положено. Вот те, кто не успевают, здесь до утра и ждут.

Хозяин был маленький, полный мужчина с обширной плешью во всю голову. Только над ушами торчали в разные стороны длинные седые волосы. Платону он напомнил Джуззеппе из фильма про Буратино.

Трактирщик не спеша обошёл вокруг коня, тщательно пощупал живот, огладил шею, раздвинул пальцами мясистые лошадиные губы и, приблизив лицо к самой морде, осмотрел зубы.

– Ну что, молодой человек, – удовлетворённо сказал он. – Жеребец добрый. Я дам за него целковую гривну.

Платон так и не удосужился за всё время узнать стоимость коней на рынке, но был уверен, что цену трактирщик предложил маленькую. Уж больно довольное у него было лицо.

– Что ж гривну-то? Чего так мало?

– Ну, знаете ли… – самодовольно ответил покупатель. – Я же не спрашиваю, как зовут этого красавца. Да вы, думаю, и не знаете.

Он рукой остановил пытавшегося возразить Платона и продолжил.