Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть третья [litres]

– Смогу, – не стал отпираться послушник Милосердия, – и, если не будет другого выхода, сделаю, но затем мне придется покинуть корпус. Сейчас вы так не считаете, но вы – совестливый человек и поэтому станете видеть во мне не лекаря и не клирика, а палача.

– К кошкам! – Агас зачем-то стянул перчатку и швырнул на книгу из Белой Усадьбы. – Это сделаю я, и считайте меня кем хотите! Я бы предпочел, чтобы тварь проснулась и увидела свою смерть, но нельзя так нельзя. Надеюсь, хоть закатные твари не оплошают…

– Они сто́ят возлагаемых на них надежд, – подтвердил спутник убитого святого. – И они не ошибаются.

– Делай, – Карло зачем-то подвинул книгу, из-под перчатки выползло «..унная Гортензия от Лунной Фрез…» . – Как закончишь, пойдем… посчитаем лошадей.

Первым ехал лапушка фок Друм, за ним попарно следовали здоровенные штабные конвойные, из-за которых брата Ореста и талигойцев было не разглядеть, но пресловутые «закатные твари» по бокам кавалькады не вились.

– Господин фок Глауберозе. – Адъютантская рука в безупречной перчатке взметнулась к безупречной же шляпе. – Согласно полученному приказу сопровождаю легата ордена Славы и духовника командующего, в свою очередь, сопровождающего господина фок Дахе, генерала от артиллерии Северной армии королевства Талиг, на переговоры с представителями Горной армии.

– Талигойцы решили обойтись без эскорта?

– Генерал фок Дахе оставил своих людей на месте встречи с господином легатом. С ним следует лишь один из его адъютантов, также являющийся переводчиком. Генерал фок Дахе не владеет дриксен.

Фок Дахе? «Фок» и не владеет дриксен? Всех фрошерских генералов Руппи, само собой, не знал, но не послал же Савиньяк на переговоры гарнизонного бирюка? Для разговора, и особенно для ссоры с горниками прямо-таки просится Райнштайнер.

– Благодарю вас, капитан, – фок Глауберозе смотрел поверх полной исполнительности башки. – Вы и ваши люди свободны.

– Господин граф, я получил указания от…

– Вы их в полной мере выполнили.

Когда со штабными песиками говорят таким тоном, штабные песики поджимают хвостики и бегут к хозяевам с доносиком. Друм боднул предвечерний холод, однако остался на месте, лишь махнул рукой своему курятнику. Стражи Вирстена послушно перестроились, и Руппи увидел брата Ореста и пару фрошеров. Худой пожилой генерал Руппи прежде не попадался, но рядом с ним ехал… рэй Герард!

– Граф фок Фельсенбург, – теперь старый дипломат смотрел поверх собеседника, – благодарю вас. Вам пора присоединиться к вашим людям.

– Сперва я верну брату Оресту… одну вещь!

«До свиданья» Руппи не сказал, какое тут к кошкам свидание, а «прощайте» – это для маминых романсов. И для тех, кому умирать первыми, как было с «Ноордкроне».

«Мы не найдем покоя, пока Вернер фок Бермессер не познакомится с топором »… Теперь шаутбенахт фок Шнееталь спокоен, но у бывшего лейтенанта новые долги. Уже не перед кораблем…

Несколько почти оленьих прыжков Морока, словно бы вспыхнувший снег, знакомое невозмутимое лицо.

– Брат Орест!

– Да, брат мой?

– Ваш палаш.

– Он ваш, – отрезает «лев». – Брат Ротгер, надеюсь, вы сможете обойтись без… корзины .

Кажущееся с этого тракта невозвратно давним лето. Рукопожатие на окраине Эйнрехта, еще простой мир, уже мерзкий год…

– Кошка нуждается в корзине, – словно сами по себе произносят губы, – лошадь в поводьях, а человек сам себе и поводья, и корзина.

– Вы правильно запомнили.

– Вы вовремя сказали.

Наружу рвутся, распихивая и топча друг друга, иные слова, сентиментальные, дурацкие… К кошкам! Тем самым, трехцветным… Слова нужны для какого-то подлого оправданьица, тебе нужны – не этим троим. Уходящим понадобится удача , вся, которая только может найтись , сперва им, тебе – потом, так что стой и смотри, как адрианианец и пара фрошеров присоединяются к Глауберозе и его ветеранам, как выстраивается и трогается в путь обреченная кавалькада. Никто не оглядывается, не машет рукой, не посылает благословений. Семеро всадников, пустое, ни облачка, небо, длинные тени, нетронутые снега вдоль тракта, скоро солнце станет красным… Тьфу, вот ведь привязалось!

Неосвященная церковь ждет, открыв два черных рта. Свиты остаются во дворе, переговорщики затворяются в Покое озарений, если среди них есть белоглазые, драка там и начнется. Если же господа китовники просто сволочи, фрошеры вернутся назад живыми, а дипломат с клириком примут приглашение… Их обязательно пригласят, даже без свиты, хотя к ветеранам Глауберозе в душу тоже полезут. А может начаться и во дворе, для этого фок Дахе нужно либо сразу оставить там своего адъютанта, либо отослать по ходу дела. Адъютантов часто отсылают.

– Господин полковник, я должен немедленно доложить моему генералу о том, что участники переговоров прибыли в оговоренном составе.

– Капитан фок Друм, я вам не начальник, а граф фок Глауберозе вас отпустил.

– Господин фок Фельсенбург, я хочу, чтобы вы знали, будь моя воля, я бы…

Субчик всё понял и хочет удрать, ну а кто не хочет?! Только удирают тоже по-разному и от разного. Чтобы не глядеть в трубу, как умирают те, кто осознанно явился за смертью. Чтобы оказаться подальше от ответственности, если что пойдет не так, и от стычки, если… когда та выкатится за пределы двора и перекинется на эскорты.

– …мой тяжелый долг.

– Ну так отдавайте его, кому задолжали!

– Господин полковник, что-то не так?

– Все прекрасно. Убирайтесь, вас, видимо, ждут.

– Так точно.

Холеный зильбер поспешно – и хозяин велел, и страшный мориск окрысился – разворачивается и красивым кентером уносит штабную сволочь к начальству. Все прекрасно, все идет, как задумано; игрушечные всадники уже вливаются в распахнутые ворота, наверняка на них начертано что-то благостное о любви Создателя к малым сим и ожидании Его… Вот так кощунниками и становятся. Руппи заставил себя неспешно – неспешно! – опустить трубу и двинуться вдоль настороженных рейтар.

Переступают с ноги на ногу, фыркают, прижимают уши кони, выдавая замерших в седлах всадников, из лошадиных ноздрей вылетают нежные облачка пара, по снегу скачут мелкие острые искорки, и нет вещи навязчивей часов! Так и норовят затянуть руку в карман, вцепиться в пальцы, прыгнуть к глазам.

– Морок, спокойно.

Жеребец понимающе хрюкает – он-то держится, а вот ты? Сбоку невозмутимо шагает синяя предвечерняя тень. Шеренга наконец кончилась, второй ряд, третий – и вот она, «мелочь» в рейтарских плащах. Штурриш, само собой, с краю, Морок приветливо взмахивает гривой: с каданской кобылой он сдружился еще у Эзелхарда.