Робин Хобб - Судьба шута [litres]

Я сбегал на кухню за чашкой и набрал воды из колодца. Когда я вернулся, Лейси уже сидела, а леди Пейшенс обмахивала веером свою старую служанку, ругая и сочувствуя ей одновременно.

– …Ты же знаешь не хуже меня, что в нашем возрасте глаза нас часто обманывают. Вспомни, как на прошлой неделе я попыталась прогнать мою шаль со стола, приняв ее за кошку. Она так лежала… ну, ты помнишь?

– Миледи, нет. Посмотрите сами. Это либо он, либо его призрак. Он – копия своего отца в этом возрасте. Ну вы только взгляните на него.

Я опустил глаза и встал рядом с ними на колени, протягивая чашку:

– Немного воды, мадам, и я уверен, что вам станет лучше. Все дело в жаре.

Когда Лейси взяла чашку из моих рук, Пейшенс потянулась ко мне и взяла меня за подбородок:

– Посмотри на меня, юноша! Посмотри на меня, я сказала! – А потом, наклонившись ко мне поближе, воскликнула: – У моего Чивэла никогда не было такого носа. Но его глаза… напоминают мне. Ах… Ах, мой сын, мой сын! Этого не может быть. Не может быть.

Она отпустила меня и выпрямилась. Лейси протянула ей чашку с водой, и Пейшенс рассеянно ее взяла. Сделав несколько глотков, она повернулась к Лейси и спокойно сказала:

– Он не осмелится. Не осмелится.

Лейси не сводила с меня взгляда.

– Вы же знаете, какие ходят слухи, миледи. А помните, менестрель, обладающий Уитом, спел нам песню о драконах, о том, как Бастард, наделенный Уитом, восстал из могилы, чтобы послужить своему королю.

– Он не осмелится, – повторила Пейшенс и посмотрела на меня, но мой язык примерз к гортани. – Помоги мне подняться, юноша. И Лейси тоже. У нее в последнее время случаются обмороки. Полагаю, она ест слишком много рыбы. В особенности речной рыбы. От этого у Лейси дрожат ноги, так что проводи нас в наши покои.

– Да, мадам. Буду счастлив вам помочь.

– Полагаю, что так оно и будет, пока мы не окажемся за закрытыми дверями. Возьми ее под руку и помоги добраться до постели.

Однако это легче было сказать, чем сделать. Пейшенс повисла на другой моей руке так, словно боялась, что речной поток унесет ее прочь, если она меня отпустит.

Лейси и в самом деле шла неуверенно, и мне стало стыдно, что я ее напугал. Никто из них не произнес ни слова, лишь Пейшенс дважды указывала на гусениц, сидящих на розах, и говорила, что в прежние времена она бы такого не потерпела. После того как мы оказались под крышей, нам пришлось пройти по длинному коридору, а потом подняться по широкой лестнице. Я обрадовался тому, что нам нужно преодолеть лишь один пролет, поскольку Пейшенс бормотала под нос ругательства, а колени Лейси нехорошо поскрипывали.

Наконец мы подошли к двери, и Пейшенс указала на нее рукой. Это были едва ли не лучшие покои в Баккипе, и я порадовался, что королева Кетриккен выказала Пейшенс такое уважение. Посреди комнаты стоял огромный открытый сундук, а на каминной доске лежала шляпка. Кетриккен не забыла, что Пейшенс предпочитает обедать у себя в комнатах, поскольку у окна, в лучах солнца, я заметил столик с двумя стульями.

Я усадил женщин на стулья и спросил, не нужно ли им чего-нибудь.

– Шестнадцать лет, – резко сказала Пейшенс. – Ты можешь вернуть мне шестнадцать лет! Закрой дверь. Не думаю, что нам следует давать повод для сплетен. Шестнадцать лет и ни одного слова, ни одного намека. Том, Том, или как там тебя, о чем ты думал?

– Скорее всего, он ни о чем не думал, – предположила Лейси, глядя на меня страдальческими глазами.

И мне стало очень больно, поскольку в прежние времена, когда Пейшенс начинала меня ругать, Лейси всегда вставала на мою сторону. Она уже успела прийти в себя после обморока. На щеках появился румянец. Она с трудом поднялась со стула и вышла в соседнюю комнату. Вскоре она вернулась с тремя чайными чашками и графинчиком бренди на подносе. Лейси поставила поднос на маленький столик, за которым сидела Пейшенс, и я поморщился, увидев, как распухли суставы ее пальцев. Возраст изуродовал ловкие быстрые руки, которые когда-то виртуозно плели кружева.

– Пожалуй, нам всем не помешает немного выпить. Впрочем, ты этого не заслужил, – холодно добавила она. – Ты меня ужасно напугал в саду. Я уж не говорю о годах горя.

– Шестнадцать лет, – уточнила Пейшенс, на случай если я успел забыть ее слова. Повернувшись к Лейси, она сказала: – Я говорила тебе, что он жив! Когда мы готовили его тело к погребению, даже в тот момент, когда я мыла его холодные ноги, я говорила тебе, что он не может умереть. Я знала. И я оказалась права!

– Он был мертвым, – не сдавалась Лейси. – Миледи, его дыхание не затуманивало зеркало, а сердце не билось. Он был мертвым. – Она указала на меня слегка трясущимся пальцем. – А теперь ты жив. Ты должен объяснить свое поведение, юноша.

– Так решил Баррич, – начал я, но прежде, чем успел закончить фразу, Пейшенс воздела руки к небу и воскликнула:

– О, мне бы следовало догадаться, что без Баррича тут не обошлось! И все эти годы он воспитывал твою девочку, не так ли? Через три года после твоих похорон до нас дошел слух. Лудильщик Котлсби, который продает замечательные иголки, рассказал нам, что он видел Молли в каком-то городе с маленькой девочкой. И тогда я подумала: сколько ей лет? Потому что я сказала Лейси, когда Молли неожиданно ушла от меня, что она ведет себя как женщина, которая ждет ребенка. А потом она уехала – и я даже не успела помочь ей с ребенком. Твоя дочь, моя внучка! Позднее я услышала, что вместе с ней покинул Баккип и Баррич, а когда я стала задавать вопросы, выяснилось, что он заявил: все дети у Молли от него. Ну вот, пожалуйста. Я могла бы догадаться. Могла бы!

Я не ожидал, что Пейшенс окажется в курсе дел Молли и Баррича. Впрочем, удивляться не следовало. В те дни, когда состоялось мое погребение, Пейшенс управляла замком Баккип и у нее имелось немало источников информации.

– Пожалуй, мне не помешает немного бренди, – сказал я и потянулся к бутылке, но Пейшенс ударила меня по руке.

– Разливать буду я! – грозно воскликнула она. – Неужели ты думаешь, что тебе позволено прикинуться мертвым и исчезнуть из моей жизни на шестнадцать лет, а потом спокойно заявиться ко мне и разливать мой бренди? Какая дерзость!

Пейшенс откупорила бутылку, но когда она попыталась разлить напиток, руки у нее так дрожали, что она едва не опрокинула чашки. Я взял у нее бутылку, и к тому времени, когда бренди был разлит, Пейшенс разрыдалась. Ее прическа никогда не отличалась аккуратностью, сейчас же волосы и вовсе торчали в разные стороны. И когда только в них появилось столько седины? Я опустился перед ней на колени и заставил себя заглянуть в ее потускневшие глаза. Она закрыла лицо руками и зарыдала еще сильнее. Осторожно протянув руку, я убрал ее ладони от лица: