Лекса Дэй - Право на вседозволенность

— Я больше не хочу рисовать! — прохныкала девочка, сжимая в ладони острие скальпеля. Он сильно врезался в ее кожу, но боли она не чувствовала. Все ее существо заполнял отчаянный страх и отвращение к тому, что ее принуждали делать.

— Глупышка! — ласково улыбнулся ей учитель и погладил ее по волосам длинными узловатыми пальцами. — Это же так просто и приятно! Почти так же, как рисуешь кистью. Только вместо нее у тебя нож, а вместо холста — чья-то кожа. Чья-то, не твоя! Так чего же ты капризничаешь? Нам пора продолжать наш урок!

— Но чему я должна научиться? Причинять людям страдания?

— И это тоже, если понадобится. Но главное, ты должна научиться собирать волю в кулак и перешагивать через свои принципы ради высшего блага. Я просто хочу сделать тебя сильной!

Она судорожно всхлипнула и еще сильнее сжала скользкий от крови скальпель. Красные капли тихо разбивались о плиты пола, и она смотрела на них, только бы не встречаться взглядом с обманчиво-доброжелательными глазами своего учителя.

— Я не хочу этому учиться, — прошептала она, так и не посмев поднять головы. — Я хочу остаться прежней… Когда же этот кошмар закончится? Ведь должен же он когда-нибудь закончиться…

Он взял ее руку со скальпелем в свою, как бы утешая.

— Как только ты согласишься принять почти неограниченную власть, — угрожающе-мягко ответил он и добела сжал девичью ладонь. Скальпель вонзился в нее еще глубже, и девочка с трудом удержала болезненный вскрик. — Это ведь не трудно, правда? — Его сжатие еще больше усилилось, и с пальцев ученицы полился кровавый ручеек. — Просто скажи: я согласна стать инкатором!

— И если я это скажу, то наши занятия прекратятся? — старательно сдерживая слезы, спросила она.

— Конечно, прекратятся, милая! Через семь лет…

Юлиана проснулась от удушья. Она силилась вдохнуть, но спазмировавшееся от немого крика горло почти не пропускало воздуха. Сердце в панике колотилось о ребра, требуя кислорода. Успокоиться никак не получалось — уж слишком тесно ее сон переплетался с реальностью. Сегодня она должна была стать ученицей инкатора Карминского — второго по значимости и первого по жестокости человека в их государстве. И принял это решение не кто-нибудь, а сам король Талинальдии Оберон, полгода назад взявший ее под свою опеку.

Она открыла глаза и попробовала сосредоточиться на мелькавшем за окном машины пейзаже, чтобы хоть в нем найти ту искру жизни, которая поможет вернуть ей радость бытия.

Некоторое время она безучастно созерцала запыленную, иссушенную до состояния соломы высокую траву и вялые от зноя деревья. Их давно потерявшие свежесть листья безвольно свисали с размягчившихся веток, словно паруса попавшей в штиль яхты. Все вокруг выглядело так, словно готовилось вот-вот испустить дух и ничуть не прибавляло оптимизма.

Ее ладонь мягко прикрыла чужая рука. Энтони, с теплотой подумала Юлиана. Единственный наследник короля и ее названный младший брат. Ласковый майский лучик, всегда согревавший ее своим преданным обожанием.

Они с Тони не просто называли себя братом и сестрой, они себя так ощущали. Понимали с полуслова, рассуждали одинаково, оба были болезненно застенчивы, равнодушны к деньгам и власти и даже чем-то схожи внешне. Только волосы Юлианы были гладкими и почти черными, а он вечно мучился с непокорной русой челкой, которую можно было удержать в нужном положении только пригоршней геля для волос. Гели Тони не любил, и поэтому ему частенько приходилось делать из своей пятерни расческу, чтобы возвращать эти упрямые пряди на место.

— Снова плохой сон? — озабоченно спросил он, всматриваясь в ее серые как предрассветное небо глаза.

Она промолчала, только переплела его пальцы со своими. Король великодушно позволил им с Энтони в последний раз побыть наедине и сел впереди, рядом с водителем. В ушах Оберона торчали белые наушники, и он ритмично подергивал головой в такт льющейся из них мелодии. Водитель негромко слушал радио.

— Тебе так грустно из-за учебы, да? — спросил принц.

Его голос был полон сочувствия и острого чувства вины за принятое отцом решение, на которое он так и не смог повлиять.

На ресницы девочки навернулись слезинки, и она до предела сжала зубы. Ей безумно хотелось закатить самую настоящую истерику со всеми ее атрибутами: воплями, отчаянными рыданиями и беспрестанным шмыганьем покрасневшим и распухшим носом. Хотелось топать ногами, молотить кулаками по мягкой коже сидений и кричать, что эта работа не для нее. К несчастью, Юлиана не могла себе этого позволить: она — герцогиня Делайн, истинная леди, и то, что ей всего четырнадцать и ей собираются сломать жизнь — не оправдание для такого недостойного поведения.

Но даже дай она себе волю — это бы ничего не изменило. За нее все решили другие, и плакаться на судьбу ей было некому. Ее мать давно умерла, а для отца она всегда была лишь источником головной боли и расходов, пусть и небольших, включавших в себя оплату обычной закрытой школы и покупку ей минимума одежды. Меньше года назад он с огромнейшим облегчением перепоручил заботы о своей единственной дочурке королю, и тут же благополучно забыл о ее существовании.

Для Юлианы это не стало потрясением — они никогда не были особо близки, да и виделись крайне редко, так как ее школа была за полтысячи километров от родного дома. Но все же ее душа саднила от той особенной боли, которая мучает несправедливо отвергнутых родителями детей.

По радио стали передавать новости и Тони попросил шофера сделать звук погромче.

«Сегодня ночью валькинорские хакеры предприняли очередную масштабную кибератаку на серверы Министерства обороны, — сообщил диктор. — Наши службы безопасности успешно отразили все попытки взлома и теперь старательно латают обнаруженные в программе защиты бреши.

Немного о международной политике.

Вчера вечером Его Величество король Оберон отверг предложение Организации Независимых Государств по сокращению ядерного вооружения. Глава ОНГ выразил свое недовольство и пригрозил еще больше ужесточить санкции против Талинальдии.»

— Куда ж еще больше? — озабоченно пробормотала Юлиана.

— Считаешь, что мы уже и так достигли дна? — невесело хмыкнул принц. Она кивнула.

«Сегодня отмечается тринадцатая годовщина со дня взрыва звездолета „Мечта“, — продолжались новости. — Как вы все знаете, он был уничтожен экстремистами сразу после возвращения из первой межпланетной экспедиции и послужил причиной крупнейшего международного скандала…»

Оберон содрал с себя наушники, протянул руку к радио и выключил его.