Майкл Суэнвик - Даргер и Довесок (ЛП)

— Ты обязан это прочесть, — простонал он, когда Кирилл вполз в библиотеку. — Я имею в виду то, что Аристотель говорит о комедии. Обычно человек не объединяет философское величие с похабными остротами, но…

— Я не читаю по-гречески, — буркнул Кирилл. — Черт, я и по-русски-то едва читаю.

Он выхватил свиток из рук Даргера и грубо бросил на стол, накрыв им лампу и изрядно приглушив освещение.

— Надо выбираться отсюда. Надвигается по-настоящему пакостная дрянь.

Даргер скорчил рассудительно мудрую мину и старательно произнес:

— Финикийский виноторговец, вольноотпущенник и аристократ отправились в бордель. Когда они туда вошли, то обнаружили, что девочки уже разобраны, за исключением одного древнего уродливого евнуха. Финикиец сказал…

— Нет времени на анекдоты! Надо поскорей убираться отсюда! Я не прикалываюсь.

— Хорошо-хорошо, — продолжая хихикать, Даргер зашарил по столу. — Дай только прихвачу что-нибудь на дорожку.

— Вот! — Кирилл схватил ближайшую книгу и, распахнув пиджак Даргера, сунул ее во внутренний карман. — А теперь шевели ногами!

Хортенко едва не лопался от ярости. За все годы его служения Московии у него из-под ареста никогда не сбегал ни один узник. А сегодня в течение часа он потерял двоих. Что еще хуже, они знали вещи, о которых никому за пределами его собственной службы знать не полагалось. И хотя он разослал своих свободных агентов на поиски, оба беглеца ухитрились полностью исчезнуть с лица земли. Женщина такой ошеломительной красоты, от которой мужчины прирастали к месту… и пес, ходящий по-человечески, не должны быть способны на такое!

Трое подчиненных молча вытянулись перед Хортенко в струнку. Они сохраняли бесстрастность, но остро осознавали грозящую им опасность. Все они были «тертыми калачами» и понимали, что стоит любому из них выдать малейший признак страха — и шеф убьет слабака на месте.

Эта приятная мысль помогла Хортенко успокоиться и сосредоточиться. Он сделал глубокий вдох, укрепляя равновесие. Эмоция есть враг эффективного действия. Нужно восстановить свое обычное ледяное самообладание.

Однако что-то свербело на задворках сознания.

— Макс, Игорек, — произнес он, — что я забыл?

— Вы забыли большую часть математики, которую учили в школе, — ответил Максим, — законы смешанного и идеального газа, названия восемнадцати ярчайших звезд в порядке убывания видимой величины, а также имена малых пророков в Ветхом Завете и большинства крупных тоже… Кроме того, в вашей памяти нет ни намека на лермонтовский «Парус» и ахматовский «Реквием».

— Также в списке, — добавил Игорь, — двадцать два основных биохимических процесса в человеческом теле, пропорции золотого сечения и формула зеленых пигментов, имена друзей детства, местонахождение второй любимой перьевой ручки и огромное количество мелочей, не относящихся к данному делу.

— И… — продолжал Макс.

— Я подразумевал вовсе не то, что обычно забывают все, — резковато произнес Хортенко. — Нечто важное, что я должен был сделать или посмотреть.

Разумеется, такая фраза была чересчур размытой и расплывчатой для установки параметров работы карликов-савантов, поэтому они ничего не сказали.

Вильперевич — самый лихой и самый доверенный из его подчиненных — выбрал неподходящий момент, чтобы прочистить горло.

— Мы не получили обычного доклада от Пепсиколовой.

По скованности речи Хортенко определил, что агент явно взвинчен. Вот и хорошо. И, несмотря на тревогу, он осмелился заговорить. Еще лучше. Вместе два факта позволят ему уцелеть и пожить еще какое-то время, зато его соратники погибнут.

— Ее надо поймать?

— Пока нет. Я ожидал подобного поведения Пепсиколовой, — ответил Хортенко и продолжил, размышляя вслух: — Я велел возвести трибуны и помост для выступлений перед Троицкой башней и входом в Кремль. Я прочесал все участки Москвы и своих людей. Агентов, питающих особую слабость к радостям плоти, я перевел в другие отделы. Остальные находятся в состоянии полной боевой готовности. Я отправил лучшего убийцу разобраться с Лукойл-Газпромом. Я послал свои сожаления, которые, несомненно, были приняты с огромным облегчением, тем, у кого хватило политических амбиций пригласить меня на свои наркотические вечеринки. Я составил пару интересных списков. В первом — те, кого нужно уничтожить немедленно, сразу же после захвата власти над правительством. Во второй я включил тех, кого следует убить шесть, двенадцать и восемнадцать месяцев спустя, когда их полезность будет исчерпана. Я проконсультировался с князем Московии касательно…

Хортенко осекся.

— Черт, — выругался Хортенко. Он никогда не употреблял бранных слов, и этого хватило, чтоб ужаснуть тех, кто хорошо его знал. — Я забыл приказать вывести артиллерийские части из города. — Яростно соображая, он добавил: — Но, возможно, мы сумеем придумать что-то другое. Мы могли бы…

Внезапно в комнату ворвался сервиль-гонец. Он молниеносно вручил Вильперевичу лист бумаги. Тот взглянул на послание и побелел.

— Хозяин, — сказал он. — Мокрец мертв.

— А барон Лукойл-Газпром?

Недрогнувшим голосом агент ответил:

— Жив.

Коридор вел в более широкое пространство, поддерживаемый через равные промежутки железными колоннами, на которых рос светящийся мох. На этом призрачном фоне мельтешило какое-то движение. Кирилл ступил туда опасливо, таща за собой идиотски улыбающегося Даргера. Обычно Кирилл избегал шоссе как чересчур открытого места и имеющего мало готовых выходов. Но сегодня медлить было нельзя, поэтому Кирилл пошел самым прямым путем.

— Значит, вы считаете меня олухом, а, молодой человек? — Даргер обвел рукой темное пространство. — Но я не единственный, кто испытывает непривычное веселье.

Свет от лишайников был такой блеклый, что Кирилл изо всех сил напряг зрение. И о чем там твердит Даргер? В конце концов, мальчишка смог разглядеть местных обитателей. Призрачные толпы одетых в лохмотья людей прыгали, скакали, хромали, вертелись и танцевали (плясали, кстати, очень немногие). При этом все двигались в определенном направлении. И каждый сходил с ума от радости.

Из-за поворота шоссе хлынул свет. Следом появилась неровная шеренга Бледнолицых в птичьих масках. Они уверенно шагали по камням, тыча своими факелами, будто стрекалами. Их пленники, как стадо овец, послушно плелись впереди. Казалось, они не возражали против такого обращения. Огни отбрасывали кривляющиеся тени на стены, словно в каком-то нечестивом шабаше эпохи неолита. От жутковатого привета из сумрачного подсознания русской предыстории у Кирилла волоски на затылке встали дыбом.

Возле стены Кирилл заметил металлическую колонну. Затолкав за нее Даргера, мальчишка велел: