Джон Норман - Волшебники Гора

— Ого! — не удержавшись, воскликнул я.

— Это имя что-то говорит Господину? — поинтересовалась рабыня.

— Думаю да, — кивнул я. — Я, конечно, не уверен, но очень может быть, что это подтверждение того, что я давно подозревал.

— Господин? — не поняла Лавиния.

— В любом случае, — сказал я, — очевидно, это будет имя, которое она будет использовать для своей интрижки.

— Именно так я и подумала, Господин, — улыбнулась она.

— Во всяком случае, — задумчиво проговорил я, — я не думаю, что то, что она назвала это имя в такой момент, может быть простой случайностью.

— Возможно, Вы правы, Господин, — озадаченно сказал женщина.

Разумеется, в Аре можно найти много Людмилл, точно так же, как и много Публий, Клаудий и так далее. Несомненно, найдутся даже несколько Тален.

— Чтобы не выходить из роли, я запротестовала: «Но это же по вам, Госпожа, а не по некой другой, великолепный Мило сохнет, словно дерево, лишённое корней». Убара только рассмеялась. Несомненно, она решила, что я глупа.

— Продолжай, — бросил я.

— «Ты сообщишь ему о Людмилле, — велела она мне. — Он поймет». «Но как я узнаю эту Людмиллу, и как он узнает её?» — поинтересовалась я.

«Ты будешь докладывать мне, — сказала она. — Первое время все дела будут вестись через меня». «Да, Госпожа» — ответила я. «И первое, что тебе предстоит передать ему, это то, что Людмилла недовольна его глупостью, имея в виду написание такого письма, и предупредила, что он должен дрожать от ужаса от того, что вызвал её неудовольствие своим опрометчивым поступком». Затем Убара помолчала, и задумчиво добавила: «И всё же она склонна, из-за своего мягкого характера, проявить милосердие, и, в действительности, она не осталась совсем равнодушной к его мукам». «Но разве Госпожа не будет совещаться с благородной Людмиллой прежде, чем передать это сообщение от её имени?» спросила я.

— Ох Лавиния, — улыбнулся я. — Тебе стоило бы поостеречься. Ты ходишь по лезвию ножа.

— Но она оказалась такой надменной шлюхой, Господин! — воскликнула женщина.

— Ты говоришь о ней так, словно она рабыня, — заметил я.

— Я думаю, что она и есть рабыня, — буркнула Лавиния, — просто одетая в одежды Убары!

— Возможно, — пожал я плечами.

— «Я могу говорить за неё, — ответила мне Убара. — Это сэкономит время. Я так решила». «Да, Госпожа» — сказала я.

— Очевидно, Убара нетерпелива, — заметил я.

— Да, Господин, — согласилась со мной рабыня.

— «Передай также ему, — сказала мне Убара, — что его письмо не могло не быть оценено по достоинству». «Да, Госпожа» — кивнула я, и тут она приказала: «Опусти голову к полу, рабыня». Я, конечно, повиновалась, и услышала, как она опустила свою вуаль. Об этом нетрудно было догадаться по тихому шелесту шёлка. «Ты можешь посмотреть» — сказала мне женщина. И я посмотрела, Господин! — сказала мне моя рабыня. — Я не то, что говорить, я вдохнуть не могла. Я была потрясена! Она оказалась красивее, чем я могла себе представить! Она оказалась красивее, чем я могла бы мечтать! Она оказалась красива до совершенства!

— В данном случае, твоё впечатление, несомненно, было функцией контекста, — заметил я, — Убара была в одеждах и вуалях, красивых и великолепных, кроме того, она Убара, а Ты просто рабыня, стоявшая перед ней на коленях. На самом деле, с такой ситуации впечатление с твоей стороны не может быть корректным.

— Но она очень красива! — стояла на своём Лавиния.

— Считается, что она является самой красивой женщиной Гора, — пожал я плечами, — но на Горе есть тысячи и тысячи невероятных красавиц, возможно даже миллионы, большинство из которых находится в ошейниках, где им и надлежит быть.

— Но конечно она — одна из самых красивых женщин на Горе! — заявила моя рабыня.

— И даже в этом я не уверен, — сказал я.

— Господин? — удивилась женщина.

— Она смазлива, — признал я, — и она дочь Убара, или точнее когда-то была ей. Подобные детали имеют тенденцию усиливать впечатление и поднимать репутацию в таких вопросах.

— Она, я уверена, одна из самых красивых женщин на Горе! — попыталась настаивать Лавиния.

— Я склонен сомневаться относительно истинности этого утверждения, — усмехнулся я. — Пожалуй, она привлекательная женщина, насколько я помню, и когда-то даже я нашёл её не лишённой интересности.

— Господин знает Убару? — испуганно спросила она.

— Это было давно, — отмахнулся я.

— А Убара может вспомнить Господина? — поинтересовалась Лавиния.

— Если она увидит меня, я думаю это возможно, — предположил я.

— И всё же она очень красива, — вздохнула моя рабыня.

— А вот это, я думаю верно, — согласился я.

В этом не была какого-либо противоречия. Одно дело быть очень красивой, и совсем другое — одной из самых красивых женщин на планете. Я, конечно, готов допустить, что Талена очень красива, и даже необыкновенно красива, но никто не заставит меня поверить в то, что она может быть включена в список самых красивых женщин Гора. Впрочем, я не собираюсь отрицать, что на невольничьем рынке она ушла бы по самой высокой цене, как того, что её альков по выходным дням был бы расписан на всю ночь ещё с утра.

— Но она так прекрасна! — воскликнула Лавиния.

— А Ты на мгновение представь себе, — посоветовал я, — что, она не свободна, и что она никогда не была Убарой. Предположи, что она всего лишь рабыня, одна из многих прекрасных невольниц, прикованная цепью к стене, так же, как и они. Или представь, что она выставлена напоказ в шеренге среди других рабынь, или стоит на четвереньках в караване скованная цепью за шею с другими такими же, проходит перед троном завоевателя. Показалась бы она тебе столь выдающейся в такой ситуации? Или другие девушки могли бы привлечь к себе больше внимания со стороны того или иного мужчины?

— Я понимаю, что Вы имеете в виду, Господин, — кивнула рабыня.

— Если бы она была пленённой Убарой, — продолжил я, — и продавалась бы с аукциона перед другими Убарами, то, несомненно, её цена была бы высока, возможно, перевалив за тысячи золотых тарнов. Но если бы она была никому не известной девкой, а только рабыней, одной из многих на цепи, среди других таких же, только самой собой, только женщиной, которая должна подняться на сцену по взмаху плети аукциониста, то какова была бы её цена?

— Я не знаю, Господин, — пожала плечами Лавиния.

— Возможно, два или три серебряных тарска, — ответил я на свой же вопрос.

— Господин шутит, конечно, — недоверчиво сказала она.

— Помни, что продаётся только она, а не её репутация, — сказал я. — Не её политическая важность, не символическая ценность от обладания ею, не её ценность как трофея, не её возможная историческая ценность, как некого интересного экземпляра чьей-нибудь коллекции или что-либо ещё в этом роде, но только она, только женщина, только одна из многих рабынь.