Джон Норман - Волшебники Гора

— Её здесь нет! — выкрикивал он то и дело.

— А где рабыня? — удивлённо спросил кто-то из зала, заставив меня улыбнуться.

— Возможно, волшебник оставил её себе, — достаточно серьезно предложил другой мужчина.

— Но он — мой друг! — вступился за него толстяк.

— А Ты в этом уверен? — спросил один из более серьезных зрителей.

— Может просто ящик вовсе не волшебный? — предположил артист.

— Это, пожалуй, самой вероятное объяснение, — прошептал один мужчина другому.

— Я тоже так думаю, — буркнул Марк, больше самому себе чем кому-либо ещё.

Я пристально посмотрел на него, похоже, что он был абсолютно серьёзен.

— А Разве Ты так не думаешь? — спросил юноша, заметив мой взгляд.

Нет, он точно серьёзен.

— Давайте смотреть дальше, — предложил я, улыбаясь про себя.

Марк, насколько я знал, был очень умным человеком. С другой стороны он принадлежал к культуре, которая в целом придерживалась довольно широких взглядов в вопросах данного рода, и, как я понял, сегодня он впервые в своей жизни столкнулся с фокусами и иллюзиями. Ему они, должно быть, казались чем-то удивительным. Кроме того, как очень умный, но очень молодой человек, выросший в весьма специфических условиях, он был готов принять то, что, как ему казалось, было доказано его чувствами. Странно, что ему это не казалось печальным оскорблением рациональности. Впрочем, попытавшись поставить себя на его место, представив, что я вырос бы в подобных условиях и обладал его багажом знаний, я вынужден был признать, что был бы не меньше его впечатлён, если не убеждён. Кстати, многие гореане, из тех, кого я знал, и чьи интеллектуальные способности оценивал так намного более высокие чем у меня самого, относились к таким вещам с большой серьезностью.

— Что же я сделал неправильно? Что же я сделал неправильно? — причитал толстяк на сцене.

Он встал на ноги и снова поднял переднюю стенку и прикрепил её к поднятой стенке слева.

— Что же я сделал неправильно? — простонал он, поднимая и закрепляя правую сторону. — Я не понимаю.

Затем актёр обошёл ящик и поднял заднюю стенку, прикрепив её к двум боковым. Наконец, он поднял с пола плетёную крышку и уложил на ящик сверху.

— Что же я сделал неправильно? — вопросил он снова.

— Вы не призвали волшебника! — выкрикнул какой-то парень из толпы.

— Чего? — удивлённо переспросил толстяк.

— Ну точно! — воскликнул кто-то в зале. — Помните! Вы же вызывали прежде, объявляя своё желание, что вам может помочь в вашей дилемме, только некий волшебник, который мог бы унести её далеко и преподать ей немногое из того, чем должна быть рабыня!

— Ну да! — кивнул актёр. — Да! Всё верно! Было такое.

— Возможно, тот мужчина с Ананго, ваш друг, — продолжил говоривший, — услышал вас и сделал так, как Вы попросили из лучших побуждений.

— Думаешь это возможно? — спросил у него толстяк.

— Конечно, возможно! — убеждённо заявил тот.

— И что же я, в таком случае, должен сделать? — поинтересовался актёр.

— Попробуйте попросить его снова! — предложил зритель.

— Конечно, — поддержал его другой человек из толпы.

— Вы думаете, что он вернёт её мне? — спросил толстяк.

— Наверняка, — заверил его тот, зритель который всё время пытался помочь ему в этом вопросе.

— Он же — ваш друг, — напомнил ему другой.

— Это я думаю, что он — мой друг, — развёл руками артист.

— Но попытаться-то стоит, — заметил первый товарищ.

Согласно кивнув, толстяк поднял взгляд вверх и воззвал:

— О, Саба Бороко Свазилу, старинный друг, если Ты можешь услышать меня, и если это был Ты, кто унёс мою малышку Лицию, возможно для её обучения и улучшения, пожалуйста, верни её мне теперь!

Такие имена, конечно, не имеют ничего общего с реальными именами ананганацев, но в них действительно присутствуют несколько подобных гласных звуков, и, соответственно, в таких случаях, как этот, товарищами, вроде нашего толстяка, относящегося весьма небрежно к данному вопросу, часто выдаются за настоящие. Впрочем, вероятность того, что в зале присутствует кто-то из ананганцев была близка к нулю. Во всяком случае, я на это надеялся, ради здоровья лицедея.

Тишина. Кажется, зрители в зале даже дышать перестали.

— Ничего! — разочарованно сказал актёр на сцене. — Ничего!

Он уже отвернулся от плетёного ящика и махнул рукой, как вдруг тот покачнулся, и изнутри послышались удары. Ящик затрясся.

— Что это? — воскликнул толстяк, оборачиваясь.

Ящик раскачивался взад и вперёд.

— Господин! — послышался женский голос изнутри. — Господин, о мой любимый Господин, помогите мне. Я прошу Вас помочь мне, Господин! Пожалуйста, Господин, если Вы можете услышать меня, помогите мне! Помогите мне!

— Откройте это! — закричал мужчина из зала.

— Откройте это! — послышались нетерпеливые голоса со всех сторон.

Толстяк отбросил крышку и вперился взглядом внутрь, затем отшатнулся назад, словно в удивлении.

— Покажи нам! Покажите нам! — зазвучали мужские крики из толпы.

Стремительно, трясущимися как от волнения руками, он отстегнул запоры по сторонам и откинул переднюю стенку. Зрители ахнули от удивления и восхищения. В ящике, ограниченная торцевыми и задней стенкой, лежала рабыня Лиция, на которой теперь из одежды осталась лишь рабская тряпка. Корме того, она оказалась закована в сирик.

Она была возбуждающе соблазнительной, просто мечтой об удовольствии, одним своим видом способной заставить сильного мужчину кричать от радости и плясать от торжества.

Зрители, сидевшие на скамьях повскакивали с мест, криками и аплодисментами приветствуя появившуюся рабыню.

Да, женщина того стоила. Тем более что теперь не могло остаться ни малейших сомнения относительно форм её фигуры. Её хоть сейчас можно было отправлять с этой сцены на сцену аукциона, где она, даже не снимая короткой бесстыдной тряпки обхватывающей её бёдра, могла разжечь воображение и похоть мужчин. К тому же было заметно, как она двигалась лёжа на плетёной поверхности, в беспомощном желании и в стальном захвате сирика, с металлом на шее, на запястьях и лодыжках, соединённым между собой в единое целое поблёскивающими цепями.

— Волшебник вернул её! — воскликнул кто-то в зале.

— И она теперь выглядит гораздо лучше, чем тогда, когда он унёс ее, — засмеялся другой мужчина.

В этот момент её хозяин резким рывком сорвал с неё тот жалкий лоскут ткани, не более чем насмешку над одеждой, но который обеспечивал женщине некоторую защиту её прелестей от похотливых мужских взглядов. Тряпка отправилась в полёт за кулисы, сопровождаемая одобрительным гулом толпы.

— Кажется, что теперь у меня новый господин, — заметила голая женщина, немного ёрзая.