Джон Норман - Танцовщица Гора (ЛП)

— Конечно, нет, — подтвердил парень, присматривавший за нами в течение всего пути. — Это — Рынок Семриса.

— А там клетки для тарсков! — выкрикнула Ила, указав пальцем влево, на ряд из нескольких клеток, как только с нас сняли кандалы.

Мы спустились с фургона и стояли на ногах в каком-то внутреннем дворе огороженном высокими стенами. Обычно кандалы остаются в фургоне, особенно, если тот не принадлежит тому работорговцу, которому осуществляется поставка. Клетки, на которые обратила внимание Ила, стояли в нескольких футах от нас, вдоль стены внутреннего двора. В этом месте стоял сильный резкий запах каких-то животных.

— Они самые, — усмехнулся надсмотрщик. — Но этим вечером тарсков продавать не будут, во всяком случае, не четвероногих тарсков.

— Я не собираюсь быть проданной здесь! — зло выкрикнула Ила.

Мужчина, молча, ткнул плетью в сторону ближайшей к нам открытой клетки. Мы плотной группой стояли босиком посреди грязного двора. В грязи слегка припорошённой старой истоптанной соломой виднелись многочисленные следы и отпечатки маленьких раздвоенных копыт, возможно, отмечавших место прохода небольших групп неких животных. Ещё здесь имелись следы колес телег, сандалий, сапог, а также отпечатки маленьких босых ног, несомненно, принадлежавших таким же девушкам, как мы. Длинные, низкие, узкие клетки, скорее всего, были предназначены не только для хранения животных, но и для их перевозки на длинных открытых фургонах. Это были прочные конструкции со сплошными металлическими полом и крышей, вертикальными прутьями по углам, и по бокам забранная стальной сеткой рабицей с ячеёй около двух дюймов.

— Я ни за что не зайду туда! — дерзко крикнула Ила. — Никогда!

Наказание было мгновенным и жестоким. Плеть надсмотрщика обрушилась на её спину, вырвав из неё дикий крик боли, сразу перешедший в рыдания, и сбив её с ног на колени. Следующий удар, упавший на спину Илы, бросил ей на живот прямо в грязь к ногам мужчины. Надсмотрщик взмахнул плетью ещё трижды, выбивая из пораженной, корчащейся и плачущей женщины мольбы о прощении. После столь прозрачного намёка, Ила, поднявшись на четвереньки, по первому же жесту мужчины, торопливо перебирая конечностями, подвывая в голос, поползала к ближайшей низкой узкой клетке. До тех пор пока она не оказалась внутри, надсмотрщик шёл за ней и подгонял её, покрикивая «Живее, грязная тарскоматка!», и тыкая заострённой палкой. Ила была довольно крупной девушкой, а по сравнению с большинством из нас огромной, за исключением, возможно, разве что Глории, но по сравнению с мужчинами, она была всего лишь слабой женщиной, мало чем отличающейся от нас. По сравнению с ними, её размер и сила, в действительности, была ничем. По сравнению с ними она была, впрочем, как и мы все, просто маленькой и слабенькой девушкой. Перед любым из них она никогда не сможет быть чем-то большим, чем любая из нас мы, всего лишь ещё одной женщиной, маленькой, прекрасной, беспомощной простой женщиной, полностью зависящей от их милосердия.

Мы оставшиеся стоять, обменялись стремительными взглядами. Трудно сказать, чего было больше в наших глазах в тот момент, удовольствия или страха. Конечно, все мы были рады, что наглую Илу, зачастую надменную и высокомерную с нами, столь быстро и жестоко поставили на место, то самое место, на котором уже давно стояли мы все, на место рабыни у ног мужчины. Да, мы были довольны, что мужчины действовали именно таким образом. Они дали сигнал не только Иле, но и всем нам. Мы получили наглядную демонстрацию их твердости и власти, значимости и действенности их превосходства над нами. Это послужило ясным и недвусмысленным напоминанием всем нам о том, кем мы были, женщинами и рабынями, объектами приложения их плетей. Кроме того, дерзость Илы смущала нас всех, и, по-своему, ложилась пятном не только на всех нас, но и наш пол в целом.

И конечно, нам было чего бояться. Мы же не хотели, чтобы поведение одной из нас обрушило гнев мужчин на всех нас. У нас не было ни малейшего желания разделить с ней плеть. Теперь мы видели Илу, сидящей в клетке и вцепившейся в сетку побелевшими пальцами. Её глаза были полны страха, слёз и мучительной боли. Она только что узнала, что такое быть выпоротой рабыней. Её судьба послужила нам хорошим примером того, чего делать не стоит никогда, и как только мужчина махнул плетью в сторону клеток, мы сорвались с места, и поспешили к клеткам. Прямо перед входом упав на четвереньки, мы заняли положенные нам места. Наша группа расположилась в двух соседних клетках.

И вот теперь я сидела на длинном, тяжёлом, деревянном помосте, поднятом приблизительно на фут над землёй. Это был один из нескольких таких помостов в демонстрационном зале, в пристройке торгового павильона. Я была полностью раздета, сидела на правом бедре, подвернув ноги и скрестив лодыжки, ладонь моей левой руки лежала на левой щиколотке. Основной вес тела я перенесла на правую руку, которой я опиралась в платформу. К платформе я была прикована персональной цепью, длиной приблизительно пять футов. Эта цепь соединяла одно из колец, вбитых в помост с моим ошейником. Сверху на моей левой груди было что-то написано. Один из мужчин сделал эту надпись жировым карандашом. Я не знала ни букв, ни цифр, так что сама я прочитать этого не могла, но я слышала, что это был номер «89». Это было номер моего лота на предстоящих торгах.

— Выходим, выходим, живо, живо! — кричал мужчина, стуча своей заострённой палкой по крыше нашей клетки этим утром, выгоняя нас наружу.

Даже не успев толком проснуться, мы все торопливо поднялись на четвереньки, поскольку клетка была очень низкой, а вход в неё ещё ниже, и одна за другой выкарабкались из своего временного пристанища в грязь двора и в серые сумерки начинавшегося утра.

Мы прибыли в Рынок Семриса вчера утром, и весь день провели в клетках. Так что у нас была возможность наблюдать за прибытием других фургонов, разгрузкой и быстрым распределением по остальным клеткам их прекрасного груза. Кроме фургонов с рабынями, ближе к вечеру, погонщики пригнали несколько групп небольших, толстых, пятнистых, покрытых жёсткой щетиной, копытных животных. Больше всего они напоминали земных свиней, с такими же плоскими пятачками, также хрюкавших и повизгивавших, но в отличие от них были украшены косматыми гривами. Пастухи, ловко орудуя заострёнными палками, загоняли животных в клетки, точно такие же, как те в которое поселили нас и остальных рабынь. Мы, вцепившись пальцами в проволочную сетку, с интересом наблюдали за другими клетками, в некоторых из которых сидели девушки, а в некоторых хрюкали жирные коротконогие животные.

— Это — тарски, — пояснила нам, землянкам, одна из гореанских девушек.