Джон Норман - Танцовщица Гора (ЛП)

— Два, — крикнул ему кто-то. — Два!

— Два! — повторил аукционист, подняв два оттопыренных пальца. — Два!

Мне не показалось, чтобы аукционист был недоволен этим предложением. Хотя сама я была поражена. Прежние предложения остановились на восьмидесяти, а теперь они снизились всего до двух. Я лежала на спине, открыв рот от удивления.

Аукционист немного отступил от меня и повернулся ко мне лицом. Я вдруг поняла, страх сковал меня так, что едва могла пошевелить конечностями. Сказать, что я была напугана, не сказать ничего. Мне оставалось только надеяться, что он не будет избивать меня за то, что предложения так резко упали с восьмидесяти до двух.

Впрочем, мне показалось, что мужчина смотрел на меня не рассерженно, я скорее озадаченно.

У меня даже сложилось впечатление, что теперь я казалась ему чем-то совсем иным, чем я была всего несколько мгновений назад. Кажется, он сам не мог понять случившегося. Это было почти, как если бы здесь была не одна, а целых две совершенно разных женщины, которых ему следовало продать.

Я приподнялась на локтях, но он каблуком сандалии толкнул меня назад на опилки, а потом носком сандалии, перевернул на живот.

— На колени, — скомандовал мне аукционист.

Стоило мне подняться на колени, и на моих запястьях опять сомкнулись браслеты наручников. Мужчина, пинком, дал мне понять, что мне следует повернуться так, чтобы я стояла на коленях лицом к толпе.

— Встать, — скомандовал он, и я покорно поднялась на ноги.

— Эй, что с ней случилось? — крикнул кто-то из зала.

Цепь моих наручников снова оказалась на нижнем крюке короткой промежуточной цепи. Я даже немного обрадовалась этому, ибо сама едва ли смогла бы удержаться на ногах. Мой испуганный взгляд метался с одного мужского лица на другое. Для меня уже не было секретом, что я могла стать имуществом любого из них. Я была рабыней! Я могла принадлежать. Я могла принадлежать им! Они могли сделать со мной всё, что им захочется, всё что угодно. В их руках была полная власть надо мной. Но я же была женщиной с Земли! Этого не могло происходить со мной! Вновь загремела цепь, и мне опять пришлось, превознемогая боль в запястьях, вытягиваться в струнку. Снова я едва касалась поверхности платформы кончиками пальцев ноги. Я не смогла стать тем, кем хотел бы меня видеть Ульрик, по крайней мере, не до конца. Я слишком сильно боялась. Я не была свежей и податливой. Я не слишком хорошо контролировала своё дыхание. Я постоянно боялась, что была недостаточно красива. Я слишком боялась, непередаваемо боялась, быть действительно красивой! Я была слишком неуклюжей. Я всё делала не так! Но вот что странно, мне очень не хотелось разочаровывать Ульрика, которому, как мне кажется, я нравилась. А ещё мне крайне не хотелось быть наказанной за то, что не смогла преуспеть. Само собой, они хотели выручить за меня сумму большую, чем «два», сколько бы это ни было на самом деле. Я смотрела на лица внизу. Они были хозяевами, а я была рабыней. Вдруг я встретилась взглядом с одним из мужчин, крупным и тучным, раздетым до пояса, с очень волосатой грудью, крест-накрест пересечённой двумя ремнями. Картину завершали вислые усы и длинный шрам, проходивший через всю левую щеку. Пожалуй, это был самый толстый и самый пугающие уродливый мужчина, из всех кого я когда-либо видела. Он пристально смотрел на меня, и ухмылялся. Поймав мой взгляд, он расплылся в довольной улыбке, продемонстрировав отсутствие нескольких зубов справа. Я поскорее отвернулась от него. О, эти наручники, как больно они врезаются в кожу моих запястий. От долгого стояния на носках, пальцы ног начало сводить. Я посмотрела вверх, на цепи державшие наручники. Можно не сомневаться в их прочности. Ни одна из нас не в состоянии разорвать их.

Аукционист теперь занял позицию за моей спиной и чуть левее.

— Ну же, кто-нибудь хочет сделать ещё одно предложение? — выкрикнул он.

Думаю некоторая двусмысленность, наблюдавшаяся в моём выступлении, если, была замечена, и должно быть озадачила не только аукциониста, но и многих мужчин в толпе.

В зале повисла напряжённая тишина.

Снова посмотрев вниз, я встретила внимательные глаза всё того же толстяка. Он довольно ухмылялся. Этот совсем не казался мне озадаченным. И это испугало меня ещё больше. Что если он был проницательным владельцем, от которого, несмотря на его грубость и уродство, ни одна девушка не смогла скрыть свои самые бережно хранимые тайны. Я поспешно перевела взгляд в другую сторону.

— Неужели мне предложили только два, — вопрошал аукционист. — Всего за этот сочный товар?

Я почувствовала, как плети дотронулась до моей левой подмышки и медленно прошлась вниз до колена, повторяя каждый изгиб моей фигуры. Мужчина вышел немного вперёд и встал слева от меня, снова и проведя плетью по моему телу.

— Вы только полюбуйтесь на эти бёдра и живот, — призвал он.

Я попыталась держаться как можно спокойнее. Тем не менее, лёгкие, нежные прикосновения плети сделали своё дело. Я чувствовала себя крайне неловко.

— Мне предложили «Два», — объявил аукционист снова сместившись мне за спину. — Всего «Два» за эту прекрасную варварку. За эту роскошную рабыню для удовольствий. Я услышу больше? Конечно, она сейчас она ещё только в начале своего обучения и возможно ещё не окончательно сломлена ошейником. Я этого и не отрицаю. Но, я надеюсь все увидели какой потенциал заложен в этом теле. Уверен, что если не все, то многие.

Честно говоря, я не до конца понимала то, что он подразумевал говоря это.

— Так я дождусь большего предложения? — поинтересовался аукционист. — Или мне пора закрыть руку?

Внезапно горячая волна гнева опалила моё сознание. Я, рабыня для удовольствий! Что за абсурд! Какая нелепица! Как это унизительно! Мне вдруг захотелось доказать им, что никакая я не рабыня, и тем более не рабыня для удовольствий. Я образованная, рафинированная, цивилизованная женщина Земли! Я современная женщина, по крайней мере, в некотором роде! Я не рабыня для удовольствий!

Но едва взглянув вниз и снова увидев повёрнутые ко мне лица и горящие от возбуждения глаза, мой гнев и решимость растаяли как туман. Разве не видно, что стоит мне только попасть к кому-либо из них, стать его законной собственностью, и мне не оставят иного выбора, кроме как сделать всё от меня зависящее, чтобы они остались полностью довольны мной и моим им служением. Я должна буду приложить все свои усилия, использовать всю мою красоту, очарование, изящество, мои знания и умения, мой ум и мои чувства, всё, чем я была, и отчаянно надеяться достичь поставленной цели. Хочу я того, или нет, но мне придётся стать рабыней для удовольствий, причём безупречной.

Но было во мне ещё и то, что ужасало меня больше всего. Мне кажется, что я сама хотела этого. Я хотела служить мужчинам. Я хотела дарить им удовольствие, быть для них драгоценным приобретением, быть любимой и ценимой. Да, я жаждала сделать их счастливыми. Какой же ужасной женщиной я была, что мне так хотеть делать мужчин счастливыми! Но, с другой стороны, я стремилась быть холодной как лёд, твердой как камень и жёстокой как кожа. Я не должна позволить себе чувствовать! Но тогда что мне делать, спрашивала я себя, если мужчины ни в коем случае не настроены, позволять мне быть хозяйкой своих собственных чувств? Что делать, если мужчины просто вынуждали меня чувствовать, просто потому, что им так хотелось. Как мне быть, если они вынуждают меня уступить и отдаться им даже против моего желания, если они вынуждают меня чувствовать и испытывать эмоции, о которых на Земле я даже не мечтала. Что я могу поделать с тем, что они вынуждают меня быть тем, кем прежде я больше всего боялась стать, позволяя мне быть ничем иным, но женщиной на своём месте, отведённом мне законом природы?