Джон Норман - Лицедеи Гора (ЛП)

Тут мне на глаза снова попалась женщина в ошейнике, раздетая до талии, прикрывавшая бёдра лишь коротким лоскутом ткани, каким-то чудом ещё не свалившимся с неё. Стоило нашим глазам встретиться, как она мгновенно отвела взгляд.

Я не скрывая своих намерений шагнул к ней, и она торопливо и испуганно, принялась пробираться сквозь толпу прочь от меня. Я последовал за ней, но не прямо, а обходя по дуге. Как я и ожидал через некоторое время, она остановилась и, обернувшись, принялась осматриваться, не последовал ли я за ней. Женщина, замерев, стояла среди людского моря, и с тревогой сканировала взглядом толпу в том направлении с которого она сама пришла. О чём она сейчас могла думать? Только ли о том преследовал ли я её или нет? Но вот вопрос, со страхом или с надеждой? Я не стал ждать дальше, и внезапно вынырнув из толпы позади неё, и обхватив руками, прижал её к себе. Теперь она не могла даже пошевелиться. Она оказалась столь же беспомощной в кольце моих рук, как если бы была заперта в тиросской клетке, сконструированной так, чтобы вплотную прилегать к телу.

— Сэр! — испуганно взвизгнула она, напрягаясь всем телом.

— Сэ-э-эр? — протянул я, как бы удивлённо.

— Господин! — быстро исправилась моя пленница.

— Ты ведь рабыня, не так ли? — поинтересовался.

— Да, конечно! — ответила она.

— Конечно, что? — уточнил я.

— Конечно, Господин! — покорно добавила женщина.

— А у Тебя неплохая грудь, — заметил я.

— Спасибо, Господин, — задохнувшись, прошептала она, расслабляясь по мере того, как моя правая рука заскользила вниз по талии к бёдрам, тщательно исследуя её тело, а левая продолжала надёжно удерживать захват.

— У Тебя хорошее тело, — признал я. — Уверен, что окажись Ты на рабском прилавке, и за Тебя бы дали отличную цену.

— Вы, правда, так думаете? — спросила пленница, с плохо скрываемым удовольствием в голосе.

— Да, — прошептал я ей прямо в ухо и спросил. — А что это за странная ткань на твоих бедрах? Её качество, кстати, кажется мне через чур высоким, чтобы достаться простой рабыне.

Мои руки, как раз достигли жалкого подобия юбки и игрались с завязками на её левом бедре.

— Не снимайте это, — взмолилась она, — пожалуйста! Пожалуйста!

— Но ведь, раз Ты — простая рабыня, — заметил я, на мгновение задержав свою руку, — то какая мне разница, чего хочешь Ты, если этого хочу я?

— Пожалуйста, — в отчаянии простонала женщина.

— Очень хорошо, — сказал я, убирая свою руку от пояска на талию, но продолжая одерживать её спиной ко мне.

— Я могу обернуться? — спросила она.

— Нет, — отрезал я.

Кажется, услышав мою команду, она вздрогнула от удовольствия, оказавшись в пределах желаний другого.

— Готов поспорить, сегодня вечером здесь на площади хватает работорговцев, — заметил я. — И если Ты не хочешь, чтобы ошейник оказался на Тебе навсегда, то не стоит привлекать их внимания.

— Но, раз я — всего лишь простая рабыня, — сказала женщина, — то, наверное, мне должны быть не совсем понятны слова Господина.

Она вскрикнула от неожиданности, потому что в этот момент я сорвал ткань с её бёдер и, держа перед её лицом, начал дразня покачивать им.

— Кажется, Твой владелец забыл клеймить Тебя, — усмехнулся я.

Моя пленница сердито выхватила лоскут, торопливо возвращая его на место и снова завязывая узел на бедре.

— Возьмите меня на полку удовольствий, — вдруг попросила она.

— Ты — свободная женщина, — напомнил я. — Иди туда сама.

— Никогда, никогда! — воскликнула гордячка. — Вы отлично знаете, что я не могу этого сделать!

— Господин, — послышался мягкий голос снизу. — Я — рабыня. Возьмите меня на полку довольствий!

Я бросил заинтересованный взгляд вниз. Там, на коленях, на каменной мостовой площади, у моих ног, стояла нагая рабыня.

— Я не забыла Вашего поцелуя, — улыбнулась она. — Возьмите меня на полку удовольствий, я прошу Вас!

Я вспомнил её. Это была та самая голая рабыня в простом стальном ошейнике, что всего несколько енов назад, обняв, поцеловала меня, и получила в ответ поцелуй рабовладельца.

— Я искала Вас в толпе, — призналась она.

Женщина, казалось, даже задохнулась от ярости, когда я наклонился и поднял невольницу на ноги, предусмотрительно удерживая рукой в стороне от её свободной сестры.

Отвергнутая свободная женщина, возмущенная моим пренебрежением, и тем, что оказалась для меня менее интересной, чем рабыня, что-то закричала, мне вслед. А рабыня вцепилась в мою руку, счастливая уже от того, что я позволил ей это сделать, плотно прижималась ко мне, стараясь не оторваться от меня в бурлении толпы.

— Но это не путь к полкам удовольствий, — удивилась девица.

— Терпение, крошка, — бросил я.

— Да, Господин, — простонала она, прижимаясь ко мне ещё плотнее.

Она будет терпелива. А что ещё ей оставалось делать? В данном вопросе у неё не было никакого выбора. Она была всего лишь рабыней.

Уже прилично отойдя от места моего маленького приключения, я оглянулся назад и увидел свободную женщину, отвергнутую, несчастную, стоявшую на полусогнутых ногах, прижимая к груди дрожащие руки. Впрочем, дрожали не только руки, но и всё её тело содрогалось от рыданий. И полагаю, не только от рыдания, но и от вспыхнувших потребностей. Трудно было не заметить, что её переполняет сильнейшее сексуальное влечение. Я улыбнулся своим мыслям. Такое влечение, рано или поздно, бросит её к ногам мужчины, ибо только там находится единственное место в мире, где оно может быть удовлетворено.

На некоторое время я задержался, чтобы понаблюдать за выступлением труппы игравшей водевиль. Тем самым я не столько хотел полюбоваться зрелищем, сколько давал возможность рабыне, цепляющейся за меня разгореться ещё больше.

Девушка, играющая роль Золотой Куртизанки, очень напоминала Ровэну, запомнившуюся мне с той самой ночи в доме Самоса, произошедшей три ночи назад. Были в её лице похожие черты, а ещё такая же фигура, и те же длинные, золотистые локоны. Кстати, стоит отметить, что, обычно, Роль Золотой Куртизанки, в классической гореанской комедии исполняется, как и прочие роли в подобных комедиях, да и в большинстве форм серьезной драмы, в маске. Наиболее вероятная причина этой традиции, по моему мнению, состоит в том, что, большинство ролей как в комедиях, так в драмах вообще, исполняются мужчинами. Во многих гореанских театрах, и, на мой взгляд, это совершенно ошибочно, женщин на сцену не пускают. Некоторое считают, что эта практика — результат того, что женские голоса звучат не так хорошо как мужские в открытых летних театрах. Но я полагаю, особенно принимая во внимание превосходную акустику многих из этих театров, настолько превосходную, что звук упавшей на сцену монеты отлично слышим в верхних рядах, что эта практика более тесно связана с традициями, или ревностью, чем с акустикой. Также, можно добавить, что во многие драматические маски встроены рупоры для усиления голоса актера. И если женщины в основном отстранены от выступлений на главных драматических подмостках, то они более чем широко представлены в огромном разнообразии мелких театральных разновидностей, существующих на Горе, таком как водевиль, пародия, пантомима, фарс и танцевальные истории. Стоит ли упоминать, что в большинстве случаев эти женщины — рабыни. В целом же для свободных женщин сама мысль о том, чтобы выйти на профессиональную сцену, особенно в её низших формах, непередаваемо отвратительна и неприлична. Они приходят в ужас уже от идеи того, чтобы по своей воле выйти на сцену. Это для них равносильно тому, чтобы быть публично выставленной на рабской платформе или прилавке. Они даже выступления посещают инкогнито.