Джон Норман - Лицедеи Гора (ЛП)

Он объявлял, что они выступали в высоких городах и даже перед Убарами. Подобные странствующие ансамбли, театральные труппы, карнавальные группировки, и тому подобные группы, были весьма распространенным явлением на Горе. Обычно они состоят из бродяг и изгоев. Со своими фургонами и палатками, зачастую скрываясь от кредиторов и судей, они скитаются с места на место, разворачивая свои нехитрые подмостки на рынках и базарах, на площадях сёл и городов, во дворах и на улицах, и даже на пыльных перекрёстках оживлённых дорог, везде, где может быть найдена непритязательная аудитория.

Всего лишь с несколькими досками и масками, и изрядной долей смелости и нахальства, они создают таинство лицедейства, волшебство театра. Они — эксцентричные и несравненные бродяги. Их любят, но им отказывают в достоинстве похоронного костра и других формах благородных похорон.

Труппа снаружи, скорее всего, передвигавшаяся на зафрахтованной барже, была далеко не первой за этот вечер, проследовавшей под узкими окнами дома Самоса. В данный момент в городе находилось несколько подобных групп. Их рукописные афиши и нарисованные от руки плакаты, расклеенные на стенах домов и на досках новостей, не могли не броситься в глаза. Всё это было связано с приближением Руки Двенадцатого Прохода, предшествовавшей Руке Ожидания.

Рукой Ожидания назывался пятидневный период, предшествующий весеннему равноденствию, считающемуся на Горе первым днём весны, и являющемуся священным праздником для большинства гореан. В эти дни не принято начинать рискованные предприятия, вести дела, или заключать сделки. В это время большинство гореан сидит дома, зачастую за дверями запечатанными смолой и украшенными ветками брака, кустарника, чьи листья обладают очищающим организм, слабительным эффектом. Эти предосторожности, как и другие, им подобные, должны воспрепятствовать проникновению в дом неудач и несчастий.

В домах в эти дни предпочитают свести разговоры к минимуму и ни в коем случае не петь. Это вообще, время траура, размышлений и поста. Всё это, конечно, сменяется радостью наступления весеннего равноденствия, в большинстве гореанских городов отмечаемого как Новый год.

На рассвете, в день весеннего равноденствия, обычно Убаром или иным правителем города проводится церемониальное приветствие Солнца. В Порт-Каре, честь встретить Новый год выпала Самосу, первому капитану в Совете Капитанов, и должностным лицам совета. По завершении этого приветствия, по всему городу разносится звон больших сигнальных рельсов, на это время развешанных в разных районах города. Под этот звон люди с радостью и весельем покидают свои дома. Ветки кустарника брака сжигаются на пороге, а смола отмывается. Везде проходят праздничные шествия, конкурсы, состязания и игры. Это — время празднеств и фестивалей. День празднования Нового года.

Эти празднества, конечно, заметно контрастируют с торжественностью и трезвенностью Руки Ожидания, времени страданий, тишины и поста, а также, для многих гореан, особенно представителей низших каст, время беспокойства, трепета и дурных предчувствий. Кто знает, что за вещи, видимые или невидимые, могли бы притаиться за дверями в течение этого ужасного времени? Соответственно, во многих гореанских городах, эти пять дней Руки Двенадцатого Прохода, предшествующие Руке Ожидания, являются временем, которого большинство гореан ожидают с нетерпением. Это дни Карнавала. Именно тот факт, что до Руки Двенадцатого Прохода оставалось всего два дня, объяснял присутствие в городе необычного числа театральных и карнавальных трупп.

Кстати, такие труппы, прежде чем выступить в городе, должны подать в магистратуру прошение относительно права на это. Обычно для получения разрешения, артистам необходимо показать свой репертуар, или часть репертуара перед высоким советом, или комитетом, состоящим из чиновников, делегированных советом. Зачастую от актрис ожидают конфиденциального выступления для более тщательной, если можно так выразиться, «проверки» перед этими отобранными чиновниками. Если труппа одобрена, то уплатив определённый налог в казну, она может получить лицензию.

Ни одной труппе не разрешат выступить в городе, если у неё нет такой лицензии, действительной, обычно, в течение пяти дней Горенской недели. Иногда они выдаются на одну ночь или на одно конкретное выступление. Кстати возобновить такую лицензию в течение данного сезона, труда не составит, надо лишь уплатить всё тот же налог. Ну и конечно, в связи с этими взносами на лицензирование, взяточничество рассветает махровым цветом. Это особенно актуально, когда лицензированием занимаются небольшие комитеты, а то и вовсе их полномочия отданы на откуп, таких людей, как распорядители городских развлечений или мастера банкетов. Впрочем, из того, что за лицензию предстоит кроме официального налога уплатить ещё и мзду, уже никто и не делает особой тайны. Существует даже довольно понятная шкала взяток, базирующаяся на типе труппы, её предполагаемых сборах, сроке лицензии, и так далее. Эти сведения настолько открыты, и так хорошо известны, что, похоже, о них нужно думать скорее как о таксе или взносах за услуги, чем как о взятках. Большинство чиновников занимающихся городскими увеселениями расценивают их как вполне честный побочный доход его конторы.

А женщина всё пыталась вырваться из рук охранников. Она даже попыталась пнуть одного из них.

— Прикажите этим негодяям отпустить меня! — потребовала она.

Теперь уже и я оторвался от обдумывания очередного хода и уставился на неё. Женщина сердито сверкала глазами то на Самоса, то на меня поверх своих вуалей.

— Немедленно! — крикнула она, топая ногой.

Самос незаметно кивнул своим охранникам.

— Так-то лучше! — сказала она, сердито отскакивая от охранников, делая вид, как если бы она, освободилась сама.

Она раздражённо пригладила свои длинные, шёлковые, расширяющиеся книзу рукава. При этом, я успел заметить, как в проёме рукавов мелькнуло весьма очаровательное округлое предплечье, тонкое запястье и спрятанная под изящной белой перчаткой кисть.

— Это — произвол! — заявила она.

А ещё она носила маленькие, позолоченные сандалии. И её шёлковые одежды сокрытия, струились и мерцали в колеблющемся свете факелов. Женщина поправила свою вуаль, небрежным, почти бессознательным жестом, с головой, выдавшим её природное тщеславие.

— И что всё это означает? — с гордым видом спросила она. — Я требую освободить меня, немедленно!

Одна из рабынь, стоявшая на коленях в нескольких футах справа от нашего стола, одна из тех на ком из одежды был только ошейник непроизвольно засмеялась, но тут же замолкла и испуганно побледнела. До неё дошло, что она осмелилась смеяться над свободной женщиной!

Читать дальше