Джон Норман - Лицедеи Гора (ЛП)

Лишь после этого, я вышел на сцену, если можно так выразиться и, осмотрев тело, забрал свой нож, попутно проведя им по тунике убитого, стирая кровь. Сделавшая своё дело кайва, вернулась на место, в одну из семи ячеек, нашитых на общей мягкой кожаной портупее, переброшенной через правое плечо. Остальные ножи так и не покинули своих ножен.

— Вы! — облегчённо крикнул Бутс Бит-тарск.

Я полюбовался на тела двух стоящих на коленях спиной к спине рабынь. Они поняли, что в данный момент тщательно исследовались, как женщины. Это — фундаментальный вид осмотра. Оказавшись объектом такой инспекции, девушке остаётся только надеяться, что она пройдёт её. Обе красотки выпрямили тела, и не посмели встречаться со мной глазами. Для рабынь важно понравиться мужчине. В конце концов, их жизни зависят от этого.

Потом я перенёс своё внимание на Бутса. Мужчина с трудом сглотнул. Я же присев подле него, начал освобождать его, притянутые к торсу руки. Послышался его вздох облегчения.

— Здесь где-то другие бандиты, — с тревогой предупредил он.

— За них не беспокойтесь, — успокоил я его, освободив ему руки. — Они уже получили окончательный расчёт.

— Сколько людей с Вами? — спросил антрепренёр.

— Я одним, — улыбнулся я.

— И Вы сделали это в одиночку? — удивился он.

— Да, — кивнул я.

— А где Вы научились так ловко метать ножи? — полюбопытствовал Бутс.

— На юге, — ответил я, — далеко на юге.

— Вы спасли наши жизни, — заметил он. — У этих мошенников, боюсь, не было намерения оставить кого-то из нас в живых.

— Кроме рабынь, — усмехнулся я.

— Это точно, — признал он.

Что в этом удивительного, в конце концов, они были всего лишь красивыми животными годными к использованию, и ходким товаром.

Мы с Бутсом, одного за другим, принялись освобождать остальных, всех кроме рабынь.

— Мы все Вам благодарны, — заверил меня Бутс Бит-тарск.

— Спасибо, — как-то неохотно бросил игрок, когда я освободил его, прежде связанные за спиной руки и, согнувшись, принялся быстро и со злостью, распутывать веревки на своих ногах.

— Не обижайтесь на него, — сказал Бутс. — Он — странный парень. Вероятно, он бы предпочел остаться лежать здесь с порезанным горлом.

— Но Ты-то благодарен? — спросил я Бутса.

— Да, — кивнул он. — Конечно же, я благодарен.

— Вечно и бессмертно? — уточнил я с улыбкой.

— Конечно, — заверил он меня. — Вечно и бессмертно!

— Я думаю, что смогу быть полезным Тебе ещё кое с чём, — заметил я.

— И в чём же это? — заинтересовался Бутс.

К этому моменту мы закончили развязывать Чино, Лекчио, Петруччо и Паблиуса Андроникуса. А девушек мы оставили в том же положении как они были, на время, конечно. Всё же они были рабынями, и должны были ждать, когда нам захочется их развязать.

— Пойдём со мной, — позвал я. — И захватите факел.

— Зачем? — спросил Бутс.

— Я хотел бы показать Тебе кое-что, — ответил я. — Я обнаружил это в лесу поблизости, несколько енов назад, когда я возвращался в свой лагерь, за оружием.

— И что же это? — заинтригованно спросил Бутс.

— Идите со мной, — позвал я. — Это лучше увидеть своими глазами.

— Ну хорошо, — сказал он.

— И не забудьте факел, — напомнил я.

— Не забуду, — кивнул Бутс Бит-тарск.

— Это здесь, — указал я. — Видишь?

Мы вышли на маленькую опушку леса, неподалёку от дороги.

— О, да! — тоном истинного ценителя протянул Бутс.

— Да Ты опусти факел, — предложил я. — Посмотри поближе.

Две женщины всхлипывая, смотрели вверх, моргая от ослепившего их света. Присевший на корточки Бутс, медленно водил факелом над их телами. Одна из них была в длинном белом платье без рукавов. И это было всё, что было на ней надето, причём это платье было ещё и очень тонким. Сомневаюсь, что это было то, что она сама хотела бы носить. Нет, это совершенно очевидно выбрали за неё. Не трудно было угадать какая красота во всей её восхитительной целостности и изобилии, скрывалась под этой тканью. Другая была не менее захватывающе соблазнительной, и о красоте её, можно было говорить, не боясь ошибиться. Эта была полностью раздета. И обе были абсолютно беспомощны, потому как их крепко связали по рукам и ногам.

— Хм, симпатичные, — заметил Бутс.

— Точно, — признал Чино.

— Ага, — поддержал Лекчио.

Петруччо и Паблиус Андроникус не замедлили выразить своё согласие с мнением коллег. Неприветливого игрока с нами не было. Полностью избавившись от верёвок, он поторопился вернуть свою чашу, которая оказалась столь интересной для разбойников. Казалось, что он не хотел, чтобы другие увидели её, или поняли его значение. Подняв чашу, игрок скрылся в фургоне, и казалось, предпочёл остаться там, по крайней мере, на какое-то время. Во всяком случае, с нами он не пошёл. Мне даже показалось, что он был не особенно благодарен за то, что было сделано для него. Возможно, он был слишком гордым мужчиной, и сама мысль, что он мог бы быть должным кому-либо другому, вызывала у него отчаянное негодование. А может быть и так, особенно учитывая его ненависть и бесчестие, с которыми он жил, что этот мужчина счёл жестокость ножа разбойника лишь избавлением, и не мог не приветствовать этого.

Я посмотрел на женщину в длинном тонком белом платье.

— Были ли Вы заклеймены? — поинтересовался я у неё.

— Нет! — напряженно ответила она. — Я свободна!

Это показалось мне, вполне вероятным, поскольку ей всё же позволили надеть это платье, по крайней мере, на какое-то время, дабы защитить её скромность.

— Надеюсь, Вы понимаете, — сказал я, — что мы должны удостовериться в данном вопросе.

— Конечно, — кивнула она.

По результатам исследования мы могли сделать важное заключение о том, как к ней относиться, и что само собой разумеется, чего она могла ожидать от нас. Одно дело относиться к ней как к свободной женщине, и совсем другое, как к рабыне.

Я повернул её на правый бок и закатал платье, потом на всякий перевернул и осмотрел с другой стороны. Это я проверил самые распространённые места, на которые принято ставить клейма женщине на Горе. Самое типичное место клейма — вверху на левом бедре, достаточно высоко, лишь чуть ниже ягодицы, чтобы быть прикрытым даже короткой рабской туникой. Таким образом, довольно трудно сказать какое именно клеймо носит та или иная девушка. Как мне кажется, это добавляет некий элемент таинственности к образу невольницы.

Впрочем, в большинстве случаев, эта таинственность лишь временное явление, и зачастую она вызывает у Вас интерес и желание задрать ей подол, и удовлетворить своё любопытство. Иногда некоторые отчаянные спорщики даже заключают пари по этому поводу. В подобных спорах, конечно, чаще всего выигрывает тот, кто ставит ставку на изящный курсивный Кеф. Это — наиболее распространенное на Горе клеймо Кейджеры. «Кеф» — это первая буква в слове «Кейджера», именно это слово в гореанском языке чаще всего используется для обозначения рабыни. А само клеймо, за его внешний вид, иногда образно называют «Жезл и ветви». Кроме того, конечно, в этом названии присутствует намёк на красоту и неволю. Если присмотреться, действительно похоже, беспомощная красота под абсолютно бескомпромиссной дисциплиной. Не поленился я проверить и менее распространённые места клеймения, такие как: слева внизу живота, на внутренней поверхности левого предплечья и на подъёме левой стопы. Если вдруг такая метка на девушке оказалась бы в тех местах, было бы не разумно пропустить её. Не хотелось бы попасть впросак, обращаясь с женщиной, как если бы она была свободна, а затем обнаружить, что всё это время юридически это была рабыня! Ещё хуже и рискованней был бы такой обман для самой женщины! Вот уж действительно, на чьём месте мне не хотелось бы оказаться, так это на месте женщины, которая могла бы быть уличена в таком обмане.