Владимир Кучук - Навь Остров. Территория забытых богов (СИ)

Как-то мы расположились на постой в одной глухой деревушке, отдыхая после очередного удачного рейда. Командный состав, так сказать, Михеевской армии предводитель собрал в одной избе, где устроил небольшое совещание, плавно перешедшее в банкет. Вот там, за карточной игрой, наш следопыт и увидел на мне перстень. Антип, вообще-то, был человеком не из робкого десятка, со стальными нервами, почти никогда и никак не проявлявшим своих эмоций. Но тогда он просто поменялся в лице так, что это было заметно. В том, что именно мое украшение вызвало такую реакцию у проводника, он признался сам, как бы невзначай поинтересовавшись, что означает знак на печатке. Я ответил, что ни я, ни тот, кто передал мне этот перстень по наследству, этого не ведаем....

С того момента все и изменилось.

Удача, которая до сих пор сопутствовала нам, в одночасье изменила.

Отряд Михеева потерпел несколько поражений подряд в стычках с красными отрядами, погибла большая часть бойцов. Смертельное ранение получил и сам командир. Проводник исчез бесследно.

Санчо умирал у меня на руках. Перед смертью он велел указать местоположение тайников оставшимся в живых людям, а содержимое одного из них полностью завещал мне.

Похоронив Михеева, я выполнил его волю, распустив остатки «армии», и передав наказ разделить все спрятанные ценности по-честному, по-братски. Сам же решил, наконец-то, осуществить свое давнее намерение — наведаться в одно из владений рода Левашовых.

Добирался до места почти месяц, так как с отрядом Михеева ушел от Березовска почти на две сотни верст южнее, то есть — в противоположную сторону. Большую часть пути проехал верхом, стараясь избегать дорог и людных мест, все больше лесами, глубокими оврагами и малоприметными тропками. Затем, в одной из глухих деревень, лошадь пришлось обменять на продукты.

К имению добрался, когда осень окончательно сдала свои позиции, оставив их наступавшей зиме.

Имение представляло собой довольно большой дом, окруженный различными хозяйскими постройками. Все это хозяйство стояло совершенно отдельно от расположенных рядом сел. Недалеко возвышалась церковь, высокая, каменная. Но, на удивление, в совершенном запустении! Такая красивая, величественная.... Известно, что большевики, являясь по своей дикой идеологии убежденными атеистами, уничтожали все, что связано с верой, и не только христианской. Но, судя по всему, этот храм был брошен гораздо раньше. Что и удивительно.

Возле дома крутился какой-то мужичонка, дрова рубил возле дровяника. Меня увидел, пригляделся, и давай креститься да поклоны отбивать. Оказалось, что в доме портрет прадеда моего висел, чуть ли не в полный рост, а мы с ним оказались — как две капли воды! Вот крестьянин и подумал невесть что. Игнат, как зовут крестьянина, иногда наведывался в усадьбу за порядком приглядеть, дом протопить в сырую погоду, подремонтировать чего. И все это он делал добровольно, только следуя семейным традициям. Говорил, что еще дед его работал в имении, даже когда хутор опустел, он продолжал ухаживать за ним. А затем отец Игната продолжил это дело, и сыну передал. Когда я спросил у него, чем же вызвано такое усердие, крестьянин ответил, что еще дед рассказывал — барин, Михаил Константинович, великой души был человек, благодетель, крестьяне молились на него. Когда он уехал из имения, его продолжали поддерживать, в надежде, что граф вернется. Вот так и сложилась эта традиция.

Мы с Игнатом вошли в дом. Пока я рассматривал внутреннее убранство, он зажег огонь в камине, разложил свою нехитрую снедь, даже штоф самогона выставил. «Ты уж не обессудь, барин, — говорил он, — но я иногда ночую тут, ежели допоздна заработаюсь. А что мне — живу бобылем, за курами да коровенкой соседка приглядит, так что могу и тут иногда остаться. Только вот...». И тут мужик рассказал мне, что вокруг дома что-то нехорошее творится, чертовщина какая-то, по ночам. Не каждую ночь, но частенько. Говорил — кто-то бродит по двору, под окнами, в стены да в двери скребутся. Страшно, короче. Ежели бы не самогон, ни за что не оставался. Я тогда даже про себя посмеялся, наверняка, думал, вся жуть начиналась после принятия этого адского варева, а не до. Но через несколько дней стало ясно, что крестьянин ничуть не врал.

За бескорыстие и усердный труд мне захотелось хоть как-то отблагодарить Игната, и я ему выделил из тех немногих средств, что достались мне от дедушки, пять золотых червонцев. На радостях он мне натащил провизии чуть ли не на неделю, да и сам наведывался чаще обычного. Я был не против — с ним все ж веселее.

Однажды ночью Игнат меня разбудил: «Барин, барин, — шептал он, тряся меня за плечо, — началось!».

Мы подошли к окну.

Луна хоть и была частично скрыта облаками, но света от нее было достаточно, что б разглядеть какие-то темные фигуры, как-то безвольно, без всякой цели, на первый взгляд, шатающиеся по двору, походкой раненных солдат, бредущих с передовой. Приглядевшись, я с ужасом понял, что эти существа — покойники, причем на разных стадиях разложения. Некоторые из них поднимались на крыльцо, и деревянный скрип свидетельствовал о том, что это не видение и не бред.

Кроме того, я обратил внимание на то, что местность перед домом как-то изменилась — кустарники стали гуще и больше, деревьев прибавилось, небольшой бассейн, ровные и ухоженные дорожки по двору....

Игнат стоял рядом со мной и неистово крестился, нашёптывая какие-то молитвы. Я ему даже немного позавидовал, ведь он — простой, малообразованный, сильно набожный крестьянин, поэтому его, как меня в тот момент, совершенно не терзали сомнения по поводу творящегося вокруг дома. Игнат все это видел, а значит — для него это было реально! И плевать ему на разные современные научные мировоззрения, напрочь отвергавшие все то, что творилось сейчас у него перед глазами!

Около часа потусторонние сущности, а по-простому — мертвецы, бродили по двору, по колена, а то и по пояс в туманной дымке, рваными клочьями заползшей во двор. Подходили к дому, скреблись в стены, дергали за ручку двери, пытались заглянуть в окна. Свет луны, пробившийся сквозь муть облаков, отражался в их глазах, заставляя гореть мертвенно-бледным огнем. В реальности происходящего, спустя какое-то время, я уже не сомневался. Казалось, что даже сквозь стены дома чувствовался запах разложения и тлена. Кроме того, складывалось впечатление, что именно дом привлекал нежить, а точнее — что-то в нем. Вот только что?! И какая сила смогла поднять покойников из своих могил?!

На минуту луна скрылась за более плотными облаками, а когда появилась опять — все представление закончилось.

Той ночью мы, естественно, больше не спали. Игнатов самогон был весьма кстати, хоть и пился, поначалу, как вода. Откуда-то снизу и сверху еще доносились какие-то звуки, шорохи, но вскоре стихли. Игнат говорил, что с них все, каждый раз, и начинается.