Ирина Измайлова - Месть троянского коня

Троянец задумался, помедлил, потом покачал головой.

— Даже не представляю.

Он перехватил недоверчивый взгляд Менелая и добавил:

— Я сказал бы вам, если бы такое действительно было. Мне и прежде нечего было скрывать, а теперь, после того, что случилось, уже ничто не имеет смысла, и я рассказал бы о чем угодно, если бы это нам помогло… Но не открывал мне никто никакой тайны, во всяком случае, в последнее время. А ты не понял, Одиссей, кто с кем говорил? Девочка их не узнала? Она ведь во дворце уже не первый день.

— Повторяю тебе, я мало что расслышал, — вздохнул базилевс. — Кажется, она говорила о мужчине и женщине… Так или иначе, эта самая тайна может оказаться причиной смерти Ахилла. Я допускаю, что он и в храм пришел, желая тебя там встретить и расспросить. Возможно, он даже подозревал, что тебе угрожает опасность.

Гектор застонал.

— Замолчи! Или я не выдержу! Какая тайна стоит его жизни? И почему, почему, если это все так, убит он, а не я?

— Так или иначе, — сурово проговорил Атрид Менелай, — убит наш товарищ и величайший из ахейских героев со времен великого Геракла. Убил его кто–то из троянцев. И мы должны узнать, кто и почему, не то наш мир может быть легко нарушен.

— Нет, стой! — быстро прервал его Одиссей — Ахилл положил все силы ради установления этого мира, и если мы разрушим перемирие, мы оскорбим его память. К тому же мы знаем, что убить хотели Гектора, а не Ахилла. Нам надо вместе отыскать истину.

Они были уже на открытой части равнины, откуда хорошо видна была Троянская стена. Здесь ахейцы остановились.

— Мы вернемся в лагерь, — сказал Менелай. — Одиссей прав: мир нужно сберечь, а потому нам лучше бы меньше встречаться сейчас с троянцами. Ты дашь нам знать, Гектор, если что–то узнаешь?

— Немедленно и сразу! — ответил Приамид. — Я сейчас же поговорю с Авлоной, быть может, она мне что–то объяснит… А завтра, на рассвете, мы увидимся.

— Да помогут тебе боги! — сказал Одиссей.

— Будь осторожен! — добавил Менелай. — Тот, кто на тебя покушался, едва ли успокоится.

— Прекрасно! — уже через плечо бросил троянец. — Очень на это надеюсь. Тогда я узнаю, кто он.

Гектор ускорил шаги и вскоре достиг Трои. У него была сейчас одна мысль — увидеть маленькую сестру Андромахи и расспросить о подслушанном в день праздника разговоре. Но, войдя в покои жены, он застал там лишь неудержимо плачущую Андромаху. И плакала она не только об Ахилле…

— Авлона пропала! — воскликнула молодая женщина, бросаясь к мужу и прижимая его руку к своему мокрому от слез лицу. — Она сказала моей рабыне Эфре, чтобы та передала мне, что… что она едет повидать царицу и что скоро вернется… О Гектор, как она доедет одна до Темискиры?! Это же очень далеко!

— Пентесилея может быть и ближе, — возразил, нахмурившись, Гектор. — Но Авлона очень нужна мне сейчас. Она ничего тебе не рассказывала о разговоре, который случайно слышала?

Андромаха отрицательно покачала головой и снова тихо, неутешно заплакала.

— Долго еще этот конь будет стоять на берегу моря? Они не собираются увозить его назад, в город?

Одиссей с Менелаем и Идоменеем шли вдоль берега, к тому месту, где возле сооруженного неподалеку от линии прибоя громадного костра уже собралась толпа ахейцев. Они были еще далеко, но многоголосый скорбный гул, будто единый стон этой толпы, долетал до них, напоминая, что то невероятное, что сейчас должно произойти, действительно произойдет.

Базилевсы шли мимо тускло блистающей в мареве рассвета статуи Троянского Коня. Одинокий, не окруженный в этот день людьми, он выглядел загадочным и грозным призраком.

На вопрос, заданный Идоменеем, ответил Менелай.

— Я спрашивал троянцев. Конь стоит у моря все двенадцать дней праздника.

Одиссей поднял голову. Они находились возле самых ног статуи.

— Я вижу, где в нем дверца, — проговорил итакиец. — Вон, как раз там, где положено быть сердцу. И никакой лестницы — она либо приставляется снаружи, либо спускается изнутри. Да… Если бы нам все еще нужно было взять Трою, мы бы легко это сделали теперь, когда они возобновили свою традицию.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Менелай.

— Да Коня… Забраться внутрь, вероятно, легко. Сейчас его никто не охраняет…

Тут же базилевс осекся, поймав стремительный и жадный взгляд трида.

— Да… Если бы мы не заключили мир! — проговорил тот с какой–то тайной досадой.

— Если бы мы не заключили мир, Троянский Конь не покинул бы пределов Трои! — оборвал Одиссей. — Я просто задумался…

— А я вот думаю, что море становится неспокойно! — Идоменей посмотрел на белые барашки прибоя и поежился. — Вот мы собираемся отсюда уплывать, тяжело нагрузив корабли этой самой данью. Наверняка Приам подсовывает нам всю дешевую дрянь, что собрал со всей Трои. Может, они и золото умеют подделывать, кто их знает? И шторма наверняка возобновятся, стоит нам отплыть. Ведь потонем, увидите — потонем!

— Ты что, собираешься торчать здесь еще двенадцать лет? — резко спросил Менелай.

— Я‑то? — Идоменей грустно усмехнулся, — Да мне какая разница? Тебе вот, доблестный Атрид, вернут твою красавицу–женушку, что нас всех втравила в эту войну, другие герои получат в дар прекрасных рабынь. А я… А у меня дома — жена, старая и некрасивая. Она была стара, уже когда я уезжал. И если я вернусь домой с юными рабынями, она ревностью, нытьем и плачем доведет меня до колик в желудке!

— Откажись от рабынь, — пожал плечами Одиссей. — Возьми сильных рабов, побольше золота и дорогих камней.

— Ну да, чтобы вернее потонуть! — воскликнул Идоменей. — Уж поверьте, если чей корабль потонет, так именно мой! И я буду смотреть, как молодые сильные рабы, борясь с волнами, спасаются, а сам потону и в двух стадиях от берега. Потому что нет человека, более неудачливого, чем я!

— Можно подумать, что это тебя мы сегодня хороним! — вспылил Менелай. — Двенадцать лет только и слышно, как тебе не везет, а между тем ты жив и здоров, и тебя ни разу даже не ранили. Хватит болтовни, Идоменей!

Афинянин развел руками.

— Я не болтаю, я лишь рассуждаю… Не ранили? Ты прав, Менелай! И все вы, вернувшись, будете хвалиться своими великими подвигами и показывать следы боевых ран, а про меня скажут, что я — трус и хуже всех сражался…

— Ты же не собираешься возвращаться, ты намерен потонуть! — не выдержал и Одиссей, менее всего расположенный в этот день слушать сетования Идоменея. — Чтоб меня нимфы в лесу защекотали! Надо же уметь… Когда мы все плачем о самом среди нас достойном, ты снова плачешь о себе!

Идоменей продолжал бубнить что–то о своих неудачах, но базилевсы его больше не слушали. Они уже шли через густые ряды воинов, окружавших костер.