Ирина Измайлова - Месть троянского коня

Да, он слышал! Слышал, хотя ни звука не раздалось в окружающем его спокойном мире.

Герой вскочил.

— Пентесилея! — крикнул он. — Пентесилея!

Амазонка мгновенно проснулась и тоже встала, скупо освещаемая лунным светом, проникающим через щель между косяком и циновкой, висящей над дверью хижины.

— Что случилось, Ахилл?

— Гектор! Он меня зовет.

— Как ты можешь услышать, даже если это так?! — спросила она, глядя на Пелида со смешанным чувством изумления и сомнения.

— У меня что–то произошло с сознанием, или… Не знаю. Но я слышал его голос два раза. Он знает, что я жив!

— Во всяком случае, догадывается, — проговорила амазонка задумчиво. — Он узнал меня, когда я взбежала на костер, я это ясно видела. И он — единственный, кроме тебя, кому я рассказывала о Чаше и о тайне Живой воды. Но почему? Почему ты это услышал?

— Там что–то происходит! Какая–то беда! — голос Ахилла сорвался от волнения — Я знаю, что могу помочь ему, им… Беда, Пентесилея! В Трое беда!

— Ты хочешь сейчас плыть туда? — спросила амазонка, и ее голос ясно выдал тревогу.

— Да. Я сейчас же поплыву. Где масло? Мне нужно натереть тело, не то могу не доплыть…

Она покачала головой.

— Ты и так можешь не доплыть! Твои силы едва–едва восстановились. Ахилл, ты уверен, что это необходимо?

— А ты уверена, что я не сумасшедший? — резко спросил он и, не ожидая ответа, продолжил: — Я не в бреду слышал и не во сне! Меня зовет мой друг, он в беде, в страшной беде — я слышал. И я должен ему помочь. Прости, Пентесилея, но ни ты, никто другой не удержит меня!

— Я тебя не удерживаю. Идем.

Он схватил ее руки, привлек ее к себе и поцеловал:

— О, моя Пентесилея! Ты со мной?! Спасибо тебе! Спасибо!

— Я никогда тебя больше не оставлю, — амазонка смотрела на него снизу вверх, и ее глаза говорили гораздо больше… Но тут же она спохватилась и добавила жестко:

— Если, конечно, ты этого хочешь.

— Я хочу! — он сжал ее в объятиях до боли и снова поцеловал. — Я и сам не отпущу тебя больше! Значит, мы плывем вместе!

В полутьме, не зажигая светильника, она собрала сумку, надела свой пояс с широким карманом, куда убрала все мелочи, которые могли понадобиться: огниво, трут, пучки целебного мха. Прицепила к поясу небольшую кожаную флягу. Из сундука извлекла глиняный кувшинчик с оливковым маслом.

— Натрешься на берегу. Все. Идем! Ты уверен, что нельзя даже дождаться утра?

— Нельзя! Боюсь, что мы опаздываем… что уже опоздали!

Когда Пентесилея, склонившись над волнами и окунув в воду свою витую раковину, вызывала к берегу дельфинов, со стороны хижин послышался топот сандалий, и к ним подбежала Авлона.

— Вы возвращаетесь в Трою? — спросила она.

— Да, — Пентесилея строго посмотрела на девочку. — Так нужно.

Маленькая амазонка вдруг упала на колени и протянула к ней руки:

— Царица! Можно мне с вами? Мне снилась моя сестрица, и… я думаю, там что–то произошло! Можно? Прошу тебя!

Пентесилея взглянула на Ахилла. Слова Авлоны роковым образом дополняли и подтверждали страшный смысл услышанного им зова.

— Хорошо! — сказала молодая женщина и протянула девочке отложенный Ахиллом кувшинчик: — Натирайся! Три дня назад ты приплыла сюда совершенно синяя…

* * *

На этот раз Ахилл не ощутил такого холода и усталости, хотя вода была заметно прохладнее, и путь по взбудораженному морю намного тяжелее. Но овладевшее героем сознание неизбежности этого пути и необходимости как можно скорее добраться до берегов Троады каким–то образом укрепили его силы. Когда они, залитые красными лучами рассвета, выходили из воды среди пустого, без лодок и кораблей, пространства Троянской бухты, Пелид шел без чужой помощи, дрожа более от напряжения и страха, нежели от холода.

И его страшные предчувствия подтвердились, едва они, втроем, вступили на окрашенный рассветом берег. Издали, из–за неровных темных линий, очерченных верхушками береговых рощ, в рассветное небо вздымались клубы дыма!

— Что это? — еле слышно спросила маленькая Авлона, переводя взгляд с Пентесилеи на Ахилла, одинаково замерших среди набегавшей на их ноги пены. — Что это горит?!

— Троя! — глухо сказала Пентесилея.

— Да, — сквозь сжатые зубы прохрипел Ахилл. — Да, это горит Троя. И в бухте — ни одного ахейского корабля. Вот, как закончилось перемирие! Вот, зачем им всем было нужно, чтобы я умер…

Он пошатнулся. Нечеловеческая слабость, вызванная напряжением и усталостью пути, отчаяние и ужас готовы были сломить его неокрепшие силы. Но царица амазонок жестко стиснула его локоть своей могучей рукой:

— Мы еще можем помочь кому–то! Соберись! Надо идти туда. Авлона, раскрывай сумки, давай нашу одежду. Пошли.

Они дошли, вернее, добежали до Троянской стены, когда солнце едва–едва показалось над горизонтом. Скейские ворота были распахнуты настежь, и никто не окликнул их со стены. Только стаи ворон с громким криком взвились с одной из сторожевых площадок.

Громадная Площадь Коня была вся в дыму — клочья черного дыма носились над ней, как ночные демоны, утратившие страх перед восходом солнца. Гладкие плиты площади были усыпаны пеплом, завалены какими–то обломками, погасшими факелами, брошенными вещами. И трупами. Воины, старики, женщины, дети… То там, то здесь виднелись среди пепла и дыма скорченные или распластанные тела в лужах давно высохшей крови. Многие были уже растерзаны хищниками или обклеваны птицами и являли чудовищное и жуткое зрелище.

И невероятнее всего среди этого ужаса был высившийся посреди площади Троянский Конь, невредимый, тускло блистающий в утреннем свете, прекрасный и страшный, как будто это он, некогда указав место для сооружения великого города, ныне предал его разрушению.

За спиной статуи разверзлось гигантское пожарище. Троя горела. Горела вся. Дома, богатые и бедные, храмы, сады, — все было в дыму и в огне. Видно было, что пожар длится уже давно — возможно, не одни сутки. Многие каменные дома уже выгорели изнутри и стояли обугленные, с облезшей краской стен, и красные пятна обнаженных кирпичей, как рваные раны, проступали среди черной копоти. Из других развалин еще поднимались сполохи огня — он выедал содержимое построек изнутри, жар заставлял крошиться камень, плавил металл, и то там, то тут падали куски стен и искореженные медные листы кровли.

Великий город был мертв. И погребальные обряды в нем совершали птицы и звери — везде, где пламя уже унялось, мелькали зловещие тени и сверкали в дыму зеленые или желтые глаза — хищники, мелкие и крупные, сновали по улицам и площадям, в изобилии находя себе добычу. Когда Ахилл, Пентесилея и Авлона проходили мимо храма Зевса, тоже покрытого копотью, через широкую улицу метнулась пантера, держа в зубах окровавленную человеческую руку — руку женщины. Авлона пронзительно вскрикнула, сразу вообразив, что это может быть рука ее сестры. Ахилл бросился вслед за зверем, рыча громче и страшнее хищника. Но его опередила стрела. Пентесилея опустила лук — а мертвая пантера вытянулась на желтых, засыпанных пеплом плитах мостовой.