Ирина Измайлова - Подвиги Ахилла

— Ты хочешь сказать, что твоя жена могла бы поступить, как Елена? — с чуть заметной насмешкой спросил Пелид.

— Моя жена, — без тени обиды и без малейшего сомнения ответил Гектор, — совсем другая женщина. Таких очень мало. Моя мать такая…

А Елена слабая и, наверное, просто неумная. Но она сейчас очень страдает. Парис с нею так жесток!

Последние слова вырвались у героя случайно, и он тут же осекся. Но было поздно.

— Он еще и жесток с нею?! — воскликнул Ахилл. — Ему мало того, что она из–за него натворила, того, что происходит из–за них обоих с Троей?! Послушай, Гектор, я не могу понять… Из твоих слов, из всего, что я вижу, получается, что Парис — бесчестное ничтожество. Почему же царь Приам, ваш с ним отец, который показался мне мудрым и благородным старцем, столько лет потакает безумию, повергшему Трою в страшные несчастья? Как он может терпеть выходки Париса? Почему он не выгнал его с порога в первый же день, когда тот явился в Трою с женщиной, похищенной у законного мужа, у человека, принимавшего Париса, как дорогого гостя? Почему сейчас… Это все мне не понятно. Ты можешь мне хоть что–нибудь объяснить?

Несколько мгновений Гектор, казалось, колебался. Его щеки вновь порозовели, затем он отвел взгляд в сторону, нахмурился. Но, поборов сомнение, проговорил:

— Тому есть две причины. Я знаю, что не должен их тебе называть, но не могу иначе. Ты слишком честен, чтобы с тобой можно было поступать нечестно. Первая причина в том, что в самом начале, когда все это произошло, мой отец не был против войны.

— Что?! — ахнул Пелид.

— Нет, ты не понял! — поспешил пояснить Гектор. — Он был возмущен поступком Париса. И не просто возмущен, а взбешен — я это хорошо помню. Он вначале твердо приказал ему отвезти Елену назад, в Спарту. Но тот наотрез отказался, пригрозил, что уедет с похищенной женой Менелая куданибудь в далекие земли. И тут отца стали убеждать, что, если начнется война, это будет ему только на руку.

— Кто? Кто его в этом убеждал?

Гектор вздохнул.

— Больше всех его двоюродный брат Анхис, отец Энея. Потом еще некоторые жрецы. Они уверяли, что взять Трою ахейцы никогда не смогут, а разбив их войско, отец сможет сам диктовать им условия. Они говорили, что тогда он вернет утраченное былое влияние Троады на Микены и Спарту, а возможно, и подчинит их себе полностью и отвоюет выгодные для торговли портовые стоянки. Особенно если ему удастся взять в плен Агамемнона и Менелая.

— Ах вот как! — воскликнул пораженный Ахилл. — Как же я глуп, что сам этого не понял! Ну да, Атриды пришли сюда, мечтая о богатствах и новой власти, а Приам ждал их, мечтая о том же самом. И он не боялся? Их ведь… Нас ведь очень много!

— И нас немало, — Гектор искоса глянул на базилевса. — Но дело ведь не в этом. Они рассчитывали на меня.

— На тебя?

— Конечно. Когда началась война, мне не было еще двадцати лет, но обо мне слыхали во многих краях. Я уже много раз участвовал в боевых походах — отец помогал соседям, дважды на наши владения нападали дикарикочевники, один раз пришлось выступить против морского разбойника Пейритоя и его большой и очень искусной дружины. И отец поверил, что с моей помощью легко сокрушит рати Атридов!

— А ты заранее гордился этими победами? — не удержав насмешки, спросил Ахилл.

— Нет, — жестко ответил Гектор. — Я никогда не хотел войны. Правда, я был очень молод, и, если честно, мне льстила эта слава, эта молва. Да что там!

Ты видишь, как боги меня за это наказали… Но у меня хватило ума выступить против безумных планов отца. Я спорил с ним, убеждал его не слушать Анхиса и любой ценой не допустить осады Трои. Я умолял его силой отправить назад Елену. Но он не сделал этого.

— Почему?!

Троянец вздохнул.

— Я говорил тебе, что причин было две. Вторая — это вина. Вина, которую мои отец и мать, да и мы все, испытывали и испытываем перед Парисом.

— О чем ты? — изумленно спросил Ахилл.

— Все дело в истории рождения Париса. Если хочешь, я тебе расскажу.

Ахилл видел, что Гектор говорит о таких вещах, о которых никогда не стал бы говорить с чужим человеком, возможно, собирается открыть ему какую–то сокровенную тайну.

— Я, конечно, хочу послушать, — не без смущения ответил он. — Но в силах ли ты вести такой долгий разговор, тем более, долго рассказывать?

— Думаю, что да, — Гектор осторожно перевел дыхание, проверяя, не отзовется ли рана прежней мучительной болью. — Мне гораздо лучше, Ахилл. Если можно, я помолчу немного и пока что напишу письмо отцу, а потом ты меня выслушаешь. Это интересная и страшная история.

— А не лучше ли будет, — вновь вмешалась в разговор Андромаха, — если ты, муж мой, сначала поешь немного размягченного в молоке хлеба с медом и выпьешь отвара из трав и кореньев? И Ахиллу нужно поесть, а у меня запечены в золе несколько рыб, и есть еще половина бараньей ноги, которую Ахилл принес вчера из лагеря. Мы с Тарком совсем немного съели…

— Вот это — добрая мысль! — обрадовался бази–левс. — После еды и рассказ пойдет лучше. Приготовь молоко с хлебом, Андромаха, а мясо я разогрею над очагом сам.

И, чтобы справиться с целым потоком обрушившихся на него мыслей, герой поспешно вышел из грота и принялся собирать сухие сучья для очага.

— Это случилось, — начал свой рассказ Гектор, — когда мне было пять с небольшим, но я помню происшедшее так ясно, будто все было недавно. А ведь прошло двадцать шесть лет. Кстати, думал ли ты, Ахилл, что Парис — твой ровесник?

— Не может быть! — ахнул герой. — Ты хочешь сказать, что он соблазнил и увез Елену, когда ему было…

— Совершенно верно, — подтвердил Гектор, — Ему было тринадцать лет. Но ведь и ты, как я понимаю, женился в таком же возрасте.

— Ну да… Женился, вернее сказать, дал себя женить. Но по нынешнему облику Париса никак не скажешь, что он в тринадцать лет был таким же, как я в том же возрасте, и ты, наверное, тоже.

— Да, — согласился Гектор, — теперь он выглядит на свои годы.

Но мальчиком он и вправду казался лет на пять старше своих лет и развит был необычайно… Должно быть, боги наказали его за все проделки, не дав вырасти великим богатырем, каким он обещал стать в юности. Елена, уезжая с ним тайком из Спарты, и не подозревала, что ее обольстил, по сути дела, ребенок. Узнав это, она была просто поражена. А моя мать до сих пор пытается оправдать тот поступок Париса именно его ребяческой незрелостью…

Однако я хотел рассказать тебе все с начала. Рождению Париса предшествовали очень странные события. Когда царица Гекуба узнала, что она беременна, то пошла по обычаю в храм Артемиды — принести жертвы. Огонь на жертвеннике возгорелся так сильно, что моя мать обрадовалась и возгордилась: «Не иначе, как этот ребенок будет кем–то особенным!» — воскликнула она. Но в ту же ночь ей привиделся сон, будто она рождает не дитя, а языки пламени, и этот огонь распространяется по дворцу и начинает пожирать весь город. В ужасе она проснулась и пошла к оракулу.