Гарт Никс - Сабриэль

– Что значит «поначалу»? – удивился Оселок. – Что произошло? И где был я?

– Регентство длилось сто восемьдесят лет, – безжалостно сообщил Моггет. – Двадцать лет назад воцарилась анархия. Ее отчасти обуздывают, насколько могут, несколько еще оставшихся в живых приверженцев королевской власти. А ты, мальчик мой, украшал собою нос вот этого корабля в качестве куска дерева последние двести лет.

– А семья?

– Все мертвы и миновали Последние Врата, кроме одного, который не ушел за них, хотя там ему и место. Ты понимаешь, о ком я.

На мгновение эти новости словно снова обратили Оселка в статую. Он застыл неподвижно, лишь грудь его еле заметно поднималась и опускалась, выдавая, что он еще жив. Потом на глазах его выступили слезы, и он медленно уронил голову в ладони.

Моггет безо всякого сочувствия наблюдал и ждал, пока спина юноши не перестала вздрагивать, а резкие судорожные всхлипы между рыданиями отчасти не успокоились.

– Слезами горю не поможешь, – резко бросил кот. – Много людей отдали жизни за то, чтобы поправить дело. Только в одном этом веке четверо Абхорсенов пали в попытке справиться с мертвыми, и разбитыми камнями, и… источником всех этих бед. Мой нынешний Абхорсен уж всяко не сидит сложа руки и безутешно рыдая. Так принеси пользу и помоги ей.

– А я могу? – убито спросил Оселок, вытирая лицо одеялом.

– Почему нет? – фыркнул Моггет. – Для начала оденься. Здесь и для тебя кое-что найдется. Мечи и все такое…

– Но я недостоин владеть королевскими…

– Просто делай, что велят, – твердо заявил Моггет. – Думай о себе как о правой руке Абхорсена, если тебе от этого легче, хотя ты очень скоро убедишься, что здравый смысл в нынешние времена будет поважнее чести.

– Хорошо, – смиренно пробормотал Оселок.

Он встал, надел исподнее, рубашку, а вот штаны так и не смог натянуть выше мускулистых бедер.

– Там, в одном из сундуков найдутся килт и легинсы, – посоветовал Моггет, понаблюдав немного, как юноша скачет на одной ноге, застряв второй в тесной кожаной штанине.

Оселок кивнул, стянул с себя штаны и вскарабкался в дыру в корпусе корабля, стараясь держаться как можно дальше от Моггета. На полпути он замешкался, упершись руками в края пролома.

– Ты ей не скажешь, правда? – спросил он.

– Кому не скажу? Чего не скажу?

– Абхорсену. Пожалуйста. Я помогу всем, чем смогу. Но я не нарочно. Я не хотел. Пожалуйста, не говори ей…

– Вот только умолять меня не надо, – с отвращением промолвил Моггет. – Я никак не могу ей ничего рассказать. И ты не можешь. Искажение расползлось вширь, а заклятие различий не делает. Торопись, она скоро вернется. Я поведаю тебе о нынешнем положении дел, пока ты одеваешься.

Сабриэль вернулась от родника, чувствуя себя поздоровевшей, чистой и куда более счастливой. Она хорошо выспалась, а утреннее купание смыло кровь. Синяки, ушибы и ожог уже заживали под действием трав. В общем и целом она ощущала себя живой и почти здоровой, а не едва способной двигаться и хоть что-нибудь делать, как раньше. И ее грела надежда, что за завтраком компанию ей составит приятный собеседник, а не только Моггет с его язвительностью. Хотя Моггет, конечно, свое дело делал: например, всю ночь стерег спящих или лежащих без сознания смертных. А еще кот засвидетельствовал, что проверил знак Хартии на лбу бывшей носовой фигуры и убедился, что юноша не запятнан ни Свободной магией, ни некромантией.

Сабриэль думала, что незнакомец еще спит, и удивилась, даже встревожилась, увидев на носу корабля человека, стоящего спиной к ней. Рука ее сама потянулась к мечу, но тут девушка разглядела рядом Моггета, опасно балансирующего на планшире.

Сабриэль настороженно приблизилась: любопытство боролось в ней с опасениями, она ведь ничего не знала об этом человеке. Одетым незнакомец выглядел совсем иначе. Он казался старше и отчасти внушительнее, тем более что, по-видимому, побрезговал ее походной одеждой, отдав предпочтение алому, в золотую полоску килту и золотым, в красную полоску легинсам. Обулся он в высокие сапоги с отворотами из красновато-коричневой замши. Впрочем, рубашку он-таки надел из ее запасов, а теперь пытался влезть в красную кожаную куртку со съемными рукавами и сражался со шнуровкой, которой эти рукава крепились к плечам. У ног его лежали два меча в ножнах на три четверти длины, блестящие острия торчали из кожи на четыре дюйма. Талию уже стягивал широкий пояс с подходящими для крепления ножен петлями.

– Да будь она неладна, эта шнуровка, – выругался он.

Сабриэль была уже в десяти шагах. Приятный голос, глубокий такой, но прямо сейчас – раздраженный до крайности.

– Доброе утро, – поздоровалась Сабриэль.

Юноша стремительно развернулся, выронил рукава, нагнулся за мечами, тут же опомнился и, превратив это неловкое движение в поклон, опустился на одно колено.

– Доброе утро, миледи, – хрипло произнес он, не поднимая головы и избегая ее взгляда.

Надо же, он еще и серьги где-то нашел: в ушах покачивались крупные золотые ободки, на мочках застыли потеки крови от неумело проколотых свежих дырочек. Помимо серег, видно было только кудрявый затылок.

– Я никакая не миледи, – возразила девушка, гадая про себя, какие из правил этикета, которым учила их мисс Прионти, применимы к нынешним обстоятельствам. – Меня зовут Сабриэль.

– Сабриэль? Но вы же Абхорсен, – медленно проговорил юноша.

Похоже, умом он не блещет, разочарованно подумала Сабриэль. Значит, приятная беседа за завтраком отменяется.

– Нет, Абхорсен – мой отец, – отозвалась она, строго глянув на Моггета: мол, только попробуй вмешаться. – Я его вроде как временно замещаю. Это все довольно запутанно; я потом объясню. А тебя как зовут?

Юноша замялся и наконец пробормотал:

– Я не помню, миледи. Пожалуйста, зовите меня… зовите меня Оселком.

– Оселком? – переспросила Сабриэль. Слово прозвучало знакомо, но она не сразу сообразила, что за ним стоит. – Оселок, говоришь? Но это же дурацкое имя, прозвище для шута. Зачем тебе так зваться?

– Потому что я он и есть, – глухо и невыразительно откликнулся тот.

– Ну ладно, надо же мне как-то к тебе обращаться, – согласилась Сабриэль. – Оселок, значит. А знаешь, по традиции шуты бывают и мудрецами, так что оно, может, и неплохо. Ты, наверное, считаешь себя дураком потому, что оказался заточен в носовой фигуре – и в плену у Смерти, понятное дело.

– У Смерти! – воскликнул Оселок.

Он вскинул голову, его серые глаза встретили взгляд Сабриэль. Глаза ясные, на удивление умные. Похоже, он не вовсе безнадежен, подумала она и объяснила:

– Твой дух каким-то образом удерживался у самой границы Смерти, а тело сохранялось в виде деревянной фигуры. Здесь не обошлось и без некромантии, и без Свободной магии. Очень могущественные чары, что одни, что другие. И мне крайне любопытно узнать, как так вышло, что их к тебе применили.