Марина Комарова - Враг хозяина штормов

Чьи-то пальцы впились в мою руку: сильно, цепко, наверно до боли, только я уже ничего не чувствовал.

— Оларс, наконец-то ты…

Медово-янтарные глаза сквозь хрусталь непролитых слез смотрели прямо в мои, на бледных губах притаилась тень улыбки. Из-под шерстяного платка выбивались рябиновые пряди. И в одном платье — темно-зеленом с широким поясом, даже плащ не накинула.

— Простудишься, — услышал я собственный голос — далекий и чужой — и… испугался. Внутри тоже было холодно и пусто.

Губы Рангрид дрогнули, на ресницах блеснули хрустальные капельки, медные брови нахмурились:

— Не боюсь я морозов!

Зло сказала, возмущенно и обиженно. Даже щеки заалели от гнева.

Некоторое время я молча смотрел на нее, а потом внутри будто что-то сломалось, треснул сковавший сердце лед, я порывисто обнял чудесницу и крепко прижал к себе. Да так крепко, что она замерла, не шевелясь. От знакомого запаха мяты, ее волос, жара кожи дыхание перехватило, не было сил разжать объятия.

Рангрид прижималась ко мне и, нежно поглаживая по щеке и скуле, беспрестанно шептала:

— Ну что ты, что ты… Все хорошо… все хорошо.

А вокруг нас продолжала выть и хохотать ванханенская вьюга.

Все время вплоть до ночи я пролежал в горячке. Толком не помнил, как оказался в доме. Кажется, появился Йорд и силой утянул меня под крышу. На языке вертелось множество вопросов, но тогда ни один из них задать так и не удалось.

Властная белокурая женщина покрикивала на служанок и поглядывала на нас, однако я потерял сознание быстрее, чем Йорд дотянул меня до постели.

Находясь в полубреду-полусне, я вновь видел заснеженную долину — такую же, как в Соук-Икке-Соуке. Шел по скрипящему снегу и оглядывался по сторонам, слыша непрекращающийся волчий вой — безумный и тоскливый. Вдалеке виднелись очертания башни, и шаг за шагом я приближался к ней.

— Помни, — разнесся над долиной выдох, — помни, Оле, йенгангер не должен дышать. Иначе не стоит и бороться.

По телу прошел озноб. Я уже это слышал, знал!

— Бабушка!

Ветер подхватил мой зов и, смеясь, понес над сугробами, сплел с волчьим воем. Но ответом была лишь звенящая тишина. И вроде бы разгадка так близко, но ничего не понять.

Черная башня стала ближе. Откуда она? Чьи руки ее построили? Только видно, как в узких окнах вспыхивал зловещий свет, а едва державшаяся на петлях деревянная дверь скрипела на ветру.

— Ближе, — шепнул кто-то совсем рядом. — Ближе, Оларс Глемт! Я так давно тебя жду.

Я резко обернулся:

— Кто здесь?!

Над долиной разнесся хохот, от которого кровь в венах превратилась в лед. Он становился громче и громче, заставляя сжиматься в комок.

— Ты так давно ищешь со мной встречи. Так давно…

Я бросил взгляд на башню и замер. Нет! Не башня это вовсе! Огромная фигура, укутанная в темно-серый плащ, закрывала собой часть долины, а головой касалась свинцового неба. Длинная рука поднялась и откинула капюшон. Впившись в фигуру взглядом, я неотрывно следил за каждым движением. Порыв ветра подхватил серебристые пряди, а на меня глянули черные провалы глаз. И лицо… совсем не то, что я видел у Арве, в печальном рассказе флейты. Сейчас это была маска — гладкая, ровная, будто отлитая из металла. Рука потянулась ко мне.

— Спокельсе, — шепнул я пересохшими губами.

Понимая, что не могу бежать, я видел, как соскользнул темно-серый широкий рукав, обнажая костлявые пальцы с когтями.

— Ближе, Оларс, ближе…

Нахлынуло отчаяние, доведенное до предела: ни шевельнуться, ни выдохнуть.

— Ближе…

Когти коснулись моего горла. Это заставило очнуться:

— Нет! Будь ты проклят!

Я резко вскочил на постели, хрипло и шумно дыша.

— Оле, что случилось?

Прохладная нежная ладонь коснулась моего лба. Рангрид!

Она присела на кровать, рядом на столе горела свеча и стояла чаша с каким-то травяным отваром. Комнатку и не рассмотреть — слишком мало одной свечи. Разве что отблески огня творили в волосах моей рябиновокосой настоящие чудеса.

— Ничего, — мой голос звучал хрипло, — кошмар приснился.

— Это ничего?

Я поймал ее руку и прижался губами к ладони. Рангрид некоторое время не двигалась, а потом как-то облегченно выдохнула.

— Где ты был? Что случилось? На тебя смотреть было страшно, — тихо произнесла она.

— Особенно в глаза?

Неожиданно я понял, что чувствую себя намного лучше. Слабость, конечно, осталась, но совсем не такая, как раньше.

— А что глаза? — Рангрид мягко коснулась моего подбородка и приподняла лицо, хмуро вгляделась. — Такие как всегда.

Я озадачился, но лишних вопросов задавать не стал. Может, они были не столь лишними, но почему-то сейчас показались какими-то мелкими и… ненужными.

— Как вы добрались?

— Нормально. Нам повезло, Арве знал, как попасть в Къергар. А там уже помогли его земляки.

Я снова прижался губами к ее ладони. Рангрид что-то еще говорила, я кивал — молча и продолжал удерживать ее руку в своей.

— Оле, — шепнула она.

— Да?

— Тебе нужен отдых.

Я покачал головой и мягко потянул ее к себе.

— Оле…

— Тш-ш-ш, — шепнул, целуя запястье, спуская рукав платья к локтю. — Не надо.

Рангрид судорожно вздохнула, будто хотела сказать что-то еще, а потом погладила меня по волосам, тихо усмехнулась:

— Я…

Сердце пропустило удар, подняв голову, взглянул в медовые глаза.

— …ждала тебя.

Внутри разлился жидкий огонь, ладоням стало горячо, а губы вмиг пересохли. И не мальчик давно, а сердце застучало, как безумное.

Притянул к себе — мягкую и податливую, — почувствовал прогнувшееся под руками гибкое тело. Губы обожгли огнем и медом, заставили позабыть все на свете. А она целовала и тихо смеялась, не думая отстраняться.

И дрожащее пламя свечи задула, пока под моими руками звякали застежки и распускалась шнуровка платья, а потом хлынул на плечи и спину шелковый водопад волос, освободившихся от кожаного ремешка.

Потом и вовсе все исчезло, мир сузился до маленькой комнатки с дурманящим запахом трав. Горячих жадных прикосновений и еле слышного шепота, стройного сильного тела и гладкой прохладной кожи.

Лунный свет проникал сквозь узкое окошко, едва освещая склонившуюся ко мне Рангрид. А вокруг ничего не было — лишь участившееся дыхание, безумный шепот, что таял прямо на губах, и впившиеся до боли в плечи ногти.

После нам не нужны были слова. Разве они что-то значили?

Она потерлась щекой о мое плечо, прижимаясь крепче, и я видел — на полуприкрытых губах блуждала улыбка.

Я натянул на нас обоих одеяло, поцеловав ее в висок, погладил разметавшиеся по подушке рябиновые пряди. При свете почти красные, а при одной свече — рыжие, как пламя. Рябиновая ягода, а поцелует — дикий мед.