Александр Прозоров - Молот Одина

– Я думал, они станут здесь укрепляться, а они все время после победы потратили на растаскивание добычи, – сделал вывод Викентий, дойдя до центральной площади, почему-то никак не застроенной. – Сплошное разочарование.

– Степняки, великий Один, – пояснил широкоплечий Переслав. – Они не умеют жить в городах. Здесь негде пасти лошадей, а они даже по нужде токмо верхом отъезжают. Я так мыслю, дня за три их скакуны сожрали окрест всю траву, а скифы слопали все припасы. После чего они собрали все, что поместилось на захваченные лодки и на спины коней, и ушли к себе в кочевья. Может статься, возвертались еще пару раз, дабы забрать оставшееся. И осталась от Унора токмо одна скорлупа. Чтобы здесь жить, по весне все сызнова начинать надобно. Грядки копать, сети плести, соль завозить, припасы в амбарах копить. А зимой в сей твердыне оставаться нельзя. С голоду вымрем.

– Я и не собирался, – даже обиделся от подобного предположения Викентий. – Но я так мыслю, раз уж мы все равно здесь, надобно отбить у скифов охоту в земли лесные соваться. Иначе какой смысл город восстанавливать? Опять ведь разграбят.

– А коли они сражаться не захотят?

– Вот сие мы, друг мой, и разведаем, – похлопал его по плечу бог войны. – Узнаем, насколько всерьез они за ратное дело взялись и как на вторжение реагируют. Прикажи возвращаться на ладьи. Мы отплываем.

Новый рассвет застал ладьи уже посреди степных просторов. Высокие мачты несли гордо выгнутые паруса из лосиных шкур, хорошо видимые на многие ве́рсты вокруг, и еще до полудня на берегу появились всадники в серо-коричневых замшевых одеждах, украшенных шитьем, кожаной бахромой, беличьими и соболиными хвостами. Скифы скакали вдоль берега, размахивали руками, делали в сторону путников оскорбительные жесты и выкрикивали ругательства. Сварожичи отвечали тем же, но более вяло.

– Ну же, скифы, ну, – недовольно покусывал губу Викентий. – Неужели вы не попытаетесь нас остановить? Вдруг мы задумали какую-то гадость?

Бог войны совершенно не представлял, как именно можно навредить кочевникам, но очень надеялся, что степняки как-то отреагируют на появление врагов. Ибо в воздухе уже начали появляться первые «белые мухи», предрассветная трава покрывалась изморозью, изо рта путников шел пар. Зима угрожала обрушиться в любой день, и если генеральная битва не случится в ближайший день или два – великому и непобедимому Одину придется поворачивать назад несолоно хлебавши. Иначе на обратном пути их ладьи просто вмерзнут в лед задолго до того, как доберутся до причалов ближайшего славянского города. Десять дней – самое большее, чем мог рисковать Викентий. Из них дней семь надобно положить на обратный путь.

К счастью, скифы не подвели. С рассветом по правому берегу появилась лихая степная конница и принялась густо засыпать ладьи стрелами. По здешним понятиям – армия огромная, под сотню всадников. Славяне подняли щиты, выпростали весла, пытаясь ускорить движение. Приободрившийся Викентий во все горло орал:

– Не робей, сварожичи, прорвемся! – не столько для своих воинов, сколько для скифов. Пусть думают, что у внезапно появившихся врагов имеется некая осмысленная цель.

Бессмысленное противостояние длилось примерно часа два. Борта ладей и щиты путников покрылись, словно вздыбленной шерстью, тысячами оперенных стрел, однако сами славяне отделались лишь несколькими ранеными. Попытки ответной стрельбы не принесли вообще никакой пользы. Высовываться из-за укрытий было слишком опасно, и выглядывающие на миг для выстрела лучники ни разу не попали даже в лошадей.

Однако далеко впереди к небу поднимался одинокий дымок. И у бога войны появилось сладостное предчувствие скорой жестокой схватки. Он прошел на корму, окликнул чердынского воеводу:

– Чурила, отстань с четырьмя ладьями на три сотни шагов. Когда мы причалим, тоже причаливайте, высаживайтесь и в степь в нашем направлении выступайте. Так, чтобы скифам, которые с нами сцепятся, за спину зайти и пути отхода отрезать.

– Сделаем, великий, – кивнул воин, повернулся к своим людям, и вскоре четыре корабля убрали весла. Караван начал растягиваться, а впереди показалась излучина: далеко вдающийся в русло Волги песчаный мыс, усыпанный, словно сосновый бор хвоей, многочисленными воинами в замшевых одеждах.

– Вот это фарт! – боясь спугнуть удачу, одними губами прошептал Викентий. – Вот это фарт…

Решение скифов на первый взгляд выглядело правильным: занять полоску суши, почти перекрывающую водный путь, и пока противник будет по широкой дуге огибать препятствие – атаковать стрелами и копьями, превращать в камень взглядами потомков змееногой богини. Чтобы обогнуть мыс, корабельщики будут вынуждены всерьез взяться за весла и кормовую лопасть, следить за курсом. Им будет не до схватки, наверняка придется опустить часть щитов. В таком положении невозможно не подставиться хоть в каких-то мелочах. И стоит хотя бы нескольким гребцам или рулевому превратиться в мертвые валуны – управление кораблем будет потеряно. Тут уж не зевай, добивай!

Но степняки не знали, что имеют дело с богом войны. А он видел у противников только одно преимущество – лошадей. От которых степняки добровольно отказались, чтобы закрепиться на отмели. И тем лишили себя и скорости, и маневра.

– Держим прямо! – приказал Викентий, разглядывая через просветы между сомкнутыми щитами приближающихся врагов.

Взгляд опытного воина сразу отметил среди рослых, плечистых, красивых и крепких мужчин троицу странных приземистых уродцев. Скифы не просто взяли их на битву, но и дополнительно прикрывали своими щитами, словно особую ценность.

– Спасибо за подсказку, – пробормотал бог войны. И снова распорядился: – Прямо держим, прямо! Оружие проверить, пояса затянуть, шапки надеть! К бою готовимся, славяне!

До мыса оставалось около полукилометра, четыреста метров, триста. Скифы приготовили луки, наложили стрелы на тетиву.

– Слушайте меня, сварожичи, – негромко приказал великий Один прикрывающим его безбородым храбрецам. – Как только я кричу: «Щель!» – раздвигаете щиты и тут же смыкаете обратно. Все ясно?

Смертные кивнули.

Двести метров – почти четыреста шагов. Скифы подняли оружие, пустили стрелы. Медные наконечники часто застучали по щитам, по скамьям, бортам и носам кораблей. Кое-где опять послышались крики боли, ругань.

Триста шагов. О́дин еще раз выглянул в просвет меж деревянными дисками, достал из петли боевой молот, слегка раскрутил, и:

– Щель!!! – последовал последний, самый сильный и резкий размах, и молот улетел в цель, а бог войны присел на колено, наблюдая понизу за результатом.

Удар, оглушительный треск – крайнего уродца точным попаданием просто смело с мыса вместе с кусками защищающих его деревяшек. Скифы замерли, забыв о луках и с ужасом глядя на жуткую пробоину в своих рядах.