Александр Прозоров - Молот Одина

– Почему мы умрем? – заметно изменившись в лице, хрипло спросил степняк.

– А как ты думал, Тогай? – резко присел перед ним бог войны. – Вас же здесь сорок воинов. Сорок храбрых, умелых, отчаянных бойцов, каждый из которых стоит трех, и то и четырех простых мужей. А у нас, между прочим, война. Пусть это война из-за зачесавшейся пиписьки, да только люди-то на ней гибнут реальные. Когда твои скифы вылечатся, они опять придут в славянские земли. Один к четырем… Так выходит, от их рук погибнет полторы сотни моих сородичей. Если я вас всех отпущу, на моих руках будет кровь ста пятидесяти славян. И что мне прикажешь делать?

Викентий передернул плечами, встал, кивнул ближним сварожичам:

– Налейте им по прощальной. Пора заканчивать с пирушкой.

Пока славяне выполняли приказ, бог войны потер подбородок и вдруг решил:

– Пожалуй, Тогай, тебя я убивать не стану. Ты поедешь к вашей праматери и скажешь богине Табити, чтобы завязывала дурить. Если она на Макошь так сильно оскорбилась, пусть письмо ей напишет и тоже оскорбит. Кошелкой там старой обзовет или еще как. Пусть между собой грызутся, раз общего языка не нашли, а других в свою свару не втягивают. Если она не станет устраивать новых набегов, я прощу ее нынешнюю выходку и более не стану за нее мстить. Для меня главное – это покой славянских домов. Не будет новых нападений – не будет карательных походов. Хватит бессмысленной крови! Если нам, честным воинам, захочется сразиться, мы всегда сможем сделать это просто во имя славы. Съехаться на турнир, сделать ставки, выбрать прекрасных дам. И не разорять никаких деревень или кочевий.

– Нет, – сглотнув ответил степняк.

– Что «нет»? – не понял Викентий.

– Я не уйду отсюда один, – поднял на него упрямый взгляд Тогай. – Я не уйду отсюда без моих людей. Если ты намерен их убить, я умру вместе с ними!

– Ого! – уважительно кивнул бог войны. – Ты не сын вождя, скиф. Ты настоящий, достойный вождь! Жаль, что ты докажешь это ценой своей совсем еще юной жизни.

Викентий посмотрел на молчаливых сварожичей, поднял с земли, вскинул чашу:

– Этот тост я поднимаю за врагов наших, выказавших отвагу, честь и достоинство! Вечная память храбрецам.

Мужчины молчаливо выпили. Великий Один опустился на колено рядом с отставившим пиалу пленником. Извлек обсидиановый острый нож, поднес его к горлу Тогая. Тот сглотнул и опустил веки. Викентий скрипнул зубами, поморщился:

– Вот хрень! Не могу я настоящих, достойных воинов из-за пустой бабьей блажи, словно овец тупых, резать! Ч-черт! – Бог войны немного подумал, потом наклонился к уху пленника: – Мне кажется, я знаю, что нам нужно делать, Тогай. Ты ведь человек чести? Ты и твои воины не станут нарушать своего слова? Пусть каждый из твоих воинов поклянется, что больше никогда в своей жизни не причинит вреда славянам. Что ни ты сам и никто из вас никогда и ни за что не убьет никого из славян, не ранит, не захватит в рабство, не разорит наших славянских жилищ. Я не испытываю к скифам ненависти, Тогай. Я не ищу вашей смерти или унижения. Я защищаю покой своего народа. Дайте клятву, что вы нам больше не враги, и я с чистой совестью пожму вам руки! – Викентий окинул раненых пленников взглядом: – Вы согласны, степняки?

– Мы поклянемся священным огнем! – с трудом скрывая облегчение, ответил за всех сын вождя.

И надо сказать, у сварожичей с души тоже упал тяжелый камень.

После торжественных обещаний пленников не причинять вреда славянам застолье продолжилось, став заметно веселее. И к скифам победители начали относиться совсем иначе. А на рассвете воины славного народа устроили молебен своему праотцу Сварогу, а также Макоши и Стрибогу, принесли им ритуальные жертвы кумысом, мясом и посудой, запросив милости и хорошей погоды. Загрузили ладьи трофейным оружием, дабы подтвердить дома свои победы, еще раз помянули павших – и отвалили от берега. Подняли паруса – и попутный ветер понес путников к родным причалам…

Снег выпал разом на все обитаемые земли, от края и до края, укрыв все теплым рыхлым одеялом толщиной сильно выше щиколотки. В мир пришла зима, погрузив его в глубокий тревожный сон. Спали медведи и рыси, спали насекомые и русалки, спали, осыпав листву, деревья и таящиеся среди корней лешие. Наверное, было бы проще заснуть и всем остальным. Людям, что были вынуждены днем и ночью жечь прожорливые костры в больших домах, беречь запасы в амбарах и буртах, расчетливо подкармливать сеном и брюквой свои лосиные стада. Большую часть пропитания могучие животные добывали себе сами, выкапывая из сугробов траву и объедая ветки кустарников. Сено и корнеплоды были для них лишь приятным ежевечерним лакомством.

Куда хуже приходилось табунам скифов. Они с утра до вечера рыли и рыли снег, добираясь до жухлой травы, – и никто их не подкармливал. Торчащих над настом кустарников с тонкими вкусными веточками в их распоряжении не было. И поскольку лошади все время тратили на добычу пропитания – степняки обезножили и вынужденно сидели по своим юртам, греясь больше любовью, нежели огнем, ибо с дровами в тамошних краях тоже было очень и очень трудно.

С дровами повезло лесовикам. В их шатрах огонь горел дни напролет, позволяя обитателям тратить время на беседы и игры и лишь ночью прятаться от морозов под многими слоями меховых накидок.

Однако все народы земли объединяло одно – они оказались запертыми в своих домах. Лесовики – снежными завалами, прячущими под собой поваленные деревья, ямы и овраги, славяне – замерзшими реками, сделавшими бесполезными лодки и корабли, скифы – безлошадностью. Только богам было доступно полноценно жить и перемещаться по свету зимой – весь остальной мир спал. Даже те, кто думал, что бодрствует, дожидаясь будущей, еще далекой весны.

Разумеется, зима не могла остановить оборотней, детей небесных духов, скользящих над землей по грани колдовства и реальности. Любый отправлялся в дорогу каждый день по нескольку раз – дело врачевания уже давно стало для него основным, дарующим силу и понимание смысла жизни. Смертные молили об исцелении – и колдун старался не отказывать никому.

Путь к единобожию лежал через выбор смертных. Через их готовность молиться только одному из существ, обладающих силой, тем самым подпитывая способности своего избранника. Здоровье нужно всем – и потому колдун надеялся, что уж его-то молитвами не обойдут никогда. Еще Любый мог улучшать погоду, отводить порчу, защищать от врагов… Так зачем призывать иных богов, если есть он?

Разумеется, подобный план не обещал быстрых результатов. Но у молодого чародея в запасе имелось почти три тысячи лет. Так что за скоростью колдун не гнался. Его интересовал только результат. Всеобщая вера в единого, великого и всемогущего бога Лю́бого в начале двадцать первого века.