Ярослав Коваль - Родная кровь

Роннар одобрил двойной частокол с подмостками и бойницы, сконструированные и для того, чтоб удобно было стрелять, и для сталкивания вниз карабкающихся. У поселенцев были не только каменщики и мастера работать по дереву, но и кузнецы, так что арсенал успешно пополнялся. К тому же беженцы приходили сюда пусть и с малыми запасами, почти без скарба, без ценностей, но обязательно с оружием. Они готовы были драться с кем угодно, хоть с самими богами бестий.

Баташ проводил гостей внутрь крепости и продемонстрировал, как здорово тут всё устроено. Прежние следы запустения ещё бросались в глаза, но Ишмей уже изменился. Теперь его приспосабливали для жизни множества семей, среди которых ни одна не находилась на особом положении, так что в господских залах в донжоне, основательно разграбленных и загаженных бестиями и мародёрами, а потом аккуратно вычищенных, разместились жёны и дети самых первых поселенцев. Самых удачливых.

Вряд ли они способны были оценить старинные деревянные панели с резьбой, которыми были отделаны стены, роскошную мебель – ту, что сохранилась, самую массивную – но вот великолепные удобные очаги и окна, набранные из мелких кусков стекла, наверняка их радовали. Сам Балаш с женой и двумя маленькими дочерьми спал на огромной кровати коменданта, но настойчиво предложил её Роннару и убрался ночевать в соседнюю комнатку.

Во всех помещениях, где поселились беженцы, были наставлены сундуки со скарбом и настелены циновки, иногда и в два слоя. По ночам от дверей уже сквозило холодом, а ведь большинство устраивалось на полу, развернув тюфяки там, где имелось свободное место. Циновки немного спасали. Женщины всюду развешивали сушащееся бельё, расставляли чаны с засоленными грибами и тыквами – приходилось смотреть в оба, чтоб не запутаться или запнуться обо что-нибудь. Но что сказать: вся эта неразбериха добавляла крепости определённого уюта. Посмотришь на неё – и поймёшь, что обосновавшийся тут народ не так-то просто будет выкурить отсюда. Люди уже пустили корни.

Отряд предполагал остановиться в Ишмее не больше чем на день, но получилось иначе. Уже ночью начался дождь и к следующему полудню превратился в ливень. Путешествовать в такую погоду можно было лишь по острейшей необходимости, так что поборник решил повременить. В крепости жарко топилось больше десятка очагов, у них так приятно было сидеть, попивая свежее молоко или эль. Конечно, в твердыне стало очень тесно, ведь к имеющимся поселенцам добавилось больше сотни человек, но крестьянам было не привыкать к тесноте.

Ливень продолжался три дня, и дороги размокли настолько, что любая телега, даже вовсе не нагруженная, завязла бы по ступицу, едва выехав на дорогу. Коням, несущим всадников, тоже пришлось бы трудно, о чём Годтвер, нахмурившись, заявил Роннару напрямик. И хотя принц подозревал своего спутника в желании увильнуть от участия в опасном путешествии, на этот раз к его суждению он прислушался. Годтверу в любом случае не улизнуть от встречи с бестиями.

– Придётся нам погостить у вас ещё денёк-другой, – сказал Роннар Баташу.

– Будем только рады. Жаль, конечно, что нельзя вывезти из леса заготовленные брёвна – столько народу живо бы всё притащили. Но можно поставить большие сети, а ещё начать кладку северной стены. Она хиловата, её надо укрепить. Что скажешь?

– Распоряжайся ребятами как считаешь нужным.

– Только не мной, – резко напомнил Годтвер.

И вызывающе посмотрел на предводителя. Видно было, что он не прочь поспорить, причём так, чтоб все слышали. Принц с деланым равнодушием покосился в его сторону.

– Ладно, тогда тобой буду распоряжаться я.

Они померились взглядами, но видно было, что вести к конфликту прямой дорогой остреборхский поборник не хочет. Видимо, понимает, что Роннар здесь, считай, царь и бог, за него встанут все обитатели крепости, и не дай бог дойдёт до мордобития – поборники ведь тоже гибнут. Их неуязвимость очень и очень условна.

Так что в лес – выволакивать заготовленные брёвна – Годтвер отправился вместе со всеми. Земля напиталась водой так, что сапог в ней иной раз увязал аж до верха голенища, и кони не везде соглашались идти, но мужики надеялись, что строительный материал удастся выволочь к крепости, если впрячь в каждое бревешко по две лошади, и если им станут помогать побольше крепких ребят. Трудиться предстояло всем. Роннар намекнул Килану, что, мол, присматривай за нашим беспокойным высокородным гостем. Если будет отлынивать, мигнёшь мне.

Но гость не пытался отлынивать. Мокрый, грязный и злой, как все, он засучил рукава и впрягся в работу наравне с остальными. Он покрикивал на лошадей и иногда – на помощников, и действительно сумел выволочь из зарослей самое сложное бревно, наполовину утонувшее в свеженьком буреломе. После чего, отряхивая руки и отдуваясь, подошёл к Роннару.

– Толку от этого дерева мало. Неправильно выдерживали, оно заплесневеет. Его ещё сушить надо.

– Не на древки же. На частокол, на балки и прочее.

– На балки дерево надо даже старательнее сушить, чем на древки. Древко заменить – дело плёвое: снял, обтесал, надел, да и всё. А как меняют балки – знаешь? Надо всю крышу снимать. Или выкручиваться, ставить подпорки, вынимать, рискуя всё это уронить себе на голову. Надо было деревья готовить, как на лодки: на корню обтесать кольцом над корнями и год держать.

– Какой год? Мы сюда пришли только два месяца назад. Двух месяцев ещё нет. Надо срочно, какая выдержка?

– В такой ситуации лучше делать сперва временную крышу, потом капитальную возводить. Но, конечно, если они ждут, что бестии станут и на крыши прыгать, то понимаю, придётся сделать много лишней работы.

– Жить под камышовыми крышами при здешних ливнях и снегопадах – не самый лучший вариант… А ты, значит, разбираешься в строительстве?

– Кое-что понимаю. Ты обо мне имеешь странное мнение. Считаешь, я просто придворный, и только? Ошибаешься. Человеку моей профессии надо понимать в жизни очень многое.

– Зачем поборнику знания о плотницком деле или ремесле каменщика?

Годтвер криво усмехнулся.

– Поборник – тоже рабочий человек. Можно относить солдат, офицеров и поборников к особой касте, но положение вещей это не меняет. Война – тяжёлый грязный труд, такая же работа, как и у строителей. Даже хуже, я б сказал.

– Сетуешь?

– Зачем же… Зря смотришь на меня с презрением. Опасение понимаю, я действительно опасен, но презрение-то к чему? Я, как видишь, не презираю ни крестьян, ни других трудяг. Если нужно, буду вместе с ними месить грязь. Поверь, я уважаю рабочий люд, они-то знают, как тяжело даётся жизнь и чего она стоит. Могу, как видишь, и сам поработать: как руками, так и мечом, ради общего блага. За что же меня презирать?