Джоанн Харрис - Евангелие от Локи

Старик никогда не говорил мне, как именно он обо всем узнал. Но он знал все. Ему было известно обо всех моих мелких предательствах: и о том, как я пытался свергнуть Тора; и о моей роли в том, что Фрейр утратил свой волшебный меч. Если бы я не отдал Хрейдмару то кольцо, которое под конец отобрал у Андвари, я, возможно, счел бы, что именно из-за проклятия, наложенного на это кольцо, от меня отвернулась удача. Но ведь и кольцо было отдано как часть выкупа за убитого Отра. Нет, дело тут не в кольце, а в чем-то ином, куда более тревожном. Я же видел, как Один разочарован, какая боль светится в его глазах, когда он на меня смотрит, хотя он так и не сказал мне ни единого слова. Ни мне, ни кому бы то ни было еще.

Ей-богу, было бы лучше, если б он меня просто наказал! Это я бы уж как-нибудь пережил. Мир, возведенный на фундаменте Порядка, всегда имеет свои правила, это-то я хорошо усвоил. И нарушение этих правил всегда грозит неприятными последствиями. Я провел в мире Одина достаточно много времени, чтобы это понять, хотя, возможно, и не одобрял подобного положения вещей. Но в данном случае, похоже, Один действовал отнюдь не в соответствии с каким-то своим планом. Вот это-то меня больше всего и нервировало.

Не поймите меня неправильно. Сожалений я не испытывал. Так низко я все же не пал, хотя Один совершенно испортил меня дурацкой чувствительностью, столь свойственной Людям. И ни в коем случае не верьте историям о том, как сильно я его любил и как наша трагическая дружба стала чем-то вроде мистерии о страстях господних, которую вновь и вновь разыгрывают на протяжении столетий. Нет уж, от этого меня избавьте! Договорились? И все же мне было не по себе. Я чувствовал, что молот вот-вот упадет на мою голову, а бежать мне некуда. Мне просто необходимо было выяснить, что у Старика на уме и каковы его планы. И я посмотрел в небо, надеясь на подсказку. А в небе кружили Хугин и Мунин, вороны Одина.

Они, разумеется, были птицами необычными. Один приучил своих воронов разносить по свету все важные для него идеи. Собственно, в этом-то и заключалась существенная часть его могущества. Эти птицы были как бы воплощением его Духа и Ума – с их помощью он все знал и все видел. Но как раз из-за этого он и покоя никогда не знал. Уж кто-кто, а наш Старик всегда слишком много думал, всегда был настороже, всегда внимательнейшим образом следил за тем, что происходит в Девяти Мирах, выискивая хотя бы малейший намек на угрозу своей империи. Все это ставило между ним и остальными асами некую невидимую преграду.

Впрочем, его устраивало такое положение дел, хотя я точно знаю: он очень страдал от одиночества. Власть требовала с него свою дань, а чрезмерные знания разрушали его душу. Да, Один всегда стремился к неким идеальным знаниям, но идеальные знания убивают любые иллюзии, в том числе и такие вечные, как дружба, любовь и верность.

Поразмыслите над этим. Разве можно надеяться иметь настоящих друзей, если шпионишь за каждым их шагом? Разве можно наслаждаться настоящим, если уже знаешь будущее? И самое главное: разве можно любить, если знаешь, что Смерть уже поджидает за углом?

Да, именно туда, в ее царство, вороны для начала и отвели меня. Точнее, в царство моей дочери Хель. Впрочем, это было далеко не то место, которое я часто посещал. Я почему-то чувствовал, что в этой стране мои уникальные способности не могут найти должного применения. И все же вороны привели меня именно туда – и я шел за ними через весь Железный лес, затем спустился под землю и довольно долго брел пешком по Нижнему миру, поскольку не умел так ловко, как это делали Хугин и Мунин, в мгновение ока перемещаться в любой из миров. В общем, прошло довольно много дней, прежде чем я, наконец, добрался до пыльных долин царства Хель.

Признаюсь, это не самое любимое мое место. Во владениях Хель всегда холодно и мрачно. Не связанные условными правилами площади, масштаба или географического положения, они простираются во всех направлениях. Более всего Царство смерти похоже на бесцветную пустыню из песка и костей, над которой вздымается купол бесцветных небес. Здесь ничего не растет; здесь никто не живет; и даже сама Хель, моя дочь, выглядит, как полутруп [70]; а те, кто сюда прибывает, либо мертвецы, либо навечно приговоренные грешники, либо просто отчаявшиеся. Я убеждал себя, что моя дочь, разумеется, согласится со мной встретиться – но это действительно было ее царство. И если она, правительница этого царства, захочет, то легко заставит меня ждать, сколько ее душе угодно, хоть несколько недель, хоть несколько месяцев, хоть до тех пор, пока эта страшная пустыня не поглотит и меня, и тогда я тоже стану одним из подданных Хель или же просто пылью на ветру, который непрерывно веет под этими подземными небесами.

Впрочем, как оказалось, моя дочь ждала меня. Сидела и рисовала круги на песке. Она, пожалуй, подросла с тех пор, как я видел ее в последний раз, но, увы, не слишком похорошела. Хель всегда, даже в раннем детстве, была угрюмой, плохо поддающейся воспитанию девочкой, вот и теперь она искоса глянула на меня своим единственным живым глазом (второй глаз у нее был мертвый и твердый, как кость, и она прикрывала его длинной свисающей прядью седых волос), и сказала:

– Да это никак мой дорогой папочка? Привет, старичок! Подумать только! Как это ты-то в наших краях оказался?

Я присел рядом с ней на камень. Сухой горячий ветер шевелил вокруг нас души умерших, которые уже почти ничего не чувствовали, но все же тянулись ко мне, как к источнику живого тепла. Не самое приятное ощущение. И я решил, что мне, пожалуй, следует избегать Смерти как можно дольше.

– Я тут шел мимо и решил, что надо бы зайти, поздороваться с тобой, – пояснил я. – Как у тебя дела, дочка?

Хель не ответила, лишь удивленно приподняла единственную живую бровь.

– Так как дела-то?

– Хорошо… папа. Ты же видел мою страну. Как она тебе, кстати?

– Хм… весьма занятное место.

Она презрительно фыркнула.

– Ты так думаешь? По-твоему это занятно – торчать тут дни и ночи напролет в окружении мертвых? Вряд ли это такое уж увлекательное занятие.

– Ну, это же работа, – возразил я, – она и не должна так уж увлекать. Во всяком случае, сначала.

– Ты хочешь сказать, что дальше будет еще увлекательнее?

Я пожал плечами. Сказать мне было нечего.

– По-моему, все эти рассуждения – полная ерунда, – заметила Хель. – Ты лучше прямо говори, что тебе нужно?

– Обижаешь! Почему ты решила, что мне что-то нужно? Я просто хотел навестить собственную дочь и…

– Что-то ты раньше никогда меня не навещал, – засомневалась Хель. – И потом, я заметила птиц вашего Генерала – они тут всего несколько часов назад летали [71]. Ты наверняка хочешь знать, зачем они сюда явились.