Денис Луженский - Тени Шаттенбурга

– Дар… Хотела бы хоть разок взглянуть на дарителя.

– Понимаю, – мягко сказал странник, но баронесса, уже оправившаяся от потрясения, в ответ лишь зло оскалилась:

– Да неужели? Ты видел людей, что меня окружают? Догадываешься, чем они расплачиваются за жизнь в этом поместье? Я пальцем никого из них не касаюсь, а все же пожираю – каждый день, каждую ночь, год за годом!

– Но они не уходят. Отчего же? Держит твоя сила?

– Лучше бы так, – Ульрика отвернулась. – Собирала их везде, куда швыряла меня судьба. Чена вытащила из петли, Абу выкупила у мавританского пирата. Терезу собственный отец продал служанкой в кабак, она умирала от голода и побоев, когда я ее нашла. Карл почти задохнулся в пожаре. Каждый висел на волоске, каждый обязан мне жизнью… той частью, что я им оставлю. Их при мне удерживает верность. А я делаю вид, будто всего лишь взимаю справедливую ренту. Но ты ведь и сам это знаешь?

– Я не вижу всего. Лишь обрывки, отражение в воде, куда бросили камень. Не ищи во мне врага, у меня есть причины, чтобы помочь тебе.

– В чужое бескорыстие всегда верится плохо, – усмешка женщины отдавала горечью.

– У меня есть причины, чтобы помочь, – упрямо повторил Перегрин. – Ты живешь прошлым в надежде его изменить. Но этот путь никуда не ведет.

– Ошибаешься, чужак, я давно уже ни на что не надеюсь. Что проклято, то проклято навсегда.

– Не навсегда.

Баронесса вздрогнула при этих словах, губы ее сжались в тонкую неровную линию.

– Менять прошлое – пустая затея, однако будущее не предопределено. Знаю, вы здесь привыкли считать иначе, но истина в том, что скрижалей, на которых записаны ваши судьбы, не существует .

– Я… Как я могу верить тебе?

– Никак, – Перегрин развел руками. – Мне нечем доказать свою искренность. С другой стороны, если я обману, много ли ты потеряешь?

– Достаточно и одной жизни, – Ульрика сжала в кулак тонкие ухоженные пальцы. – Если тебе доверюсь…

– Довериться придется не только мне, но и всем этим людям тоже.

– Половину из них я прежде даже не видела.

– Как и я, – он вздохнул. – Будущее не предопределено, и все же у меня есть… предчувствие. Как и ты, я могу просто уйти, не вмешиваться в события, позволить им течь своим чередом. Но тогда это кончится большой бедой. Для многих, очень многих.

– А если вмешаешься?

«Возможно, тогда я умру, – подумал странник, с удивлением взвешивая на весах рассудка непривычную мысль. – Даже если выйдет убедить их действовать сообща, мои шансы уцелеть при следующей встрече с Тенью…»

Оценить шансы никак не выходило. Слишком мало он знал о воргах, и взять нужное знание было неоткуда.

– Все, кто собрался здесь, пришли сюда не случайно, – произнес он с уверенностью, которой не испытывал; спасибо пси-облику, по лицу его невозможно прочесть правду. – Вместе мы справимся.

– Не хочу даже гадать, чего мне это будет стоить, – проворчала баронесса и со вздохом опустила глаза. – Хорошо, Перегрин, я позволю тебе рассказать им… что ты там про меня знаешь. Но заклинаю: если они решат, будто я чудовище…

Женщина вскинула голову, взгляд ее полыхнул золотым огнем. Ни к чему было умение видеть чужие мысли, чтобы прочесть в этом взгляде:

«Если он так решит… Не прощу!»

Сомнения, сомнения… Куда деться от сомнений? Куда убежать от себя? Она повидала на этом свете больше, чем любая из женщин… Но что у нее было? Никого не подпустила слишком близко, ни с кем не рискнула сойтись, нет мужа, нет детей…

Ульрика отчаянно хотела жить. Ее до дрожи пугало небытие, пугало то, что ожидало там , за гранью. Не само пекло, куда, несомненно, попадет ее проклятая душа, но возможность оказаться в адском котле, так и не испытав… счастья. Обыкновенного женского счастья, доступного даже простой крестьянке. Хоть короткого, хоть на час.

Слова чужака встревожили, смутили надеждой. Когда вышла из библиотеки, сердце буйно стучало в груди. Она так долго запрещала себе надеяться…

Шорох за спиной. Кто-то выступил из сумрака под лестницей, и это почти беззвучное движение заставило женщину остановиться на полушаге.

– Почему он здесь?

Ульрика медленно обернулась, глянула на Марека. Коридор не освещали лампы, но для глаз дикаря темнота, очевидно, была небольшой помехой. Впрочем, как и для глаз баронессы. Между тем тон, каким молодой Клыкач задал свой вопрос, ей не понравился.

– О ком ты говоришь?

– Ты знаешь!

– Не забывайся, щенок.

Марек заворчал – низко, угрожающе. Впрочем, его ярость все еще пребывала в узде, и он выговорил хоть тяжело, с трудом, но почти спокойно:

– Тот человек… называет себя Микаэлем.

Не без удивления баронесса вспомнила сильного, уверенного в себе мужчину, судя по повадкам – опытного и умелого воина. А еще вспомнила, как бывалый воин трогательно опекал раненого мальчишку по имени Кристиан.

– Так вот кто твой кровник, – произнесла Ульрика тихо и задумчиво.

Огонь в глазах Марека вспыхнул с новой силой; мотнув головой, юноша прорычал:

– Почему он здесь?!

Женщина нахмурилась. Промелькнувшее на ее лице сочувствие сменилось маской суровой непреклонности.

– Ты не тронешь его в этих стенах.

– Я в своем праве! – Клыкач шагнул вперед и пригнулся, словно собираясь прыгнуть на хозяйку Йегерсдорфа, но баронесса даже не пошевелилась.

– Твоего права на месть никто не оспаривает, Марек, но, пока этот Микаэль ест за моим столом, ты с его головы даже волоса не сорвешь.

Рычание… Утробное, угрожающее – слишком непривычное для человечьей глотки. Так рычит матерый волк, нагнетая в тело первобытную звериную ярость.

– Глупый щенок, – гнев Ульрики не полыхал, но был тверд и холоден, как вековой лед. – Не смей мне грозить в моем собственном доме. Законы – вот то, что отличает нас от бездушных тварей. И разве твое племя не признавало жизнь гостя священной?

Рычание не оборвалось, но медленно стихло, будто втянулось в горло взъерошенного парня. Марек отступил на шаг, и, когда снова заговорил, в голосе была лишь обида:

– Закон… Сегодня ты делишь с ним хлеб, а завтра он поднимет на тебя сталь. В городах по такому закону все живут. Попомнишь свою слабость, да поздно будет.

– Месть тебя ослепляет, – сказала женщина с досадой, – ты не видишь дальше собственного носа. Сейчас плохое время, чтобы резать друг другу глотки.

– Он мой враг! – рявкнул Марек, но это не было новой вспышкой звериной ярости – обычная злость. Человеческая.

– Когда лес горит, волки и лоси спасаются вместе.

«Все, кто собрался здесь, пришли сюда не случайно, – сказал Перегрин. – Вместе мы справимся…»

– Я ухожу, – бросил юноша, кривя упрямо губы.

– Останься, – попросила Ульрика. – Возможно, ты тоже тут неспроста.