Ирина Богатырева - Кадын

Антула подняла глаза, бросила взгляд на то, что принесла Очи, и вдруг взвыла не своим голосом:

– Убийца!

Она хотела ударить Очи, но та легко оттолкнула ее, а вдова упала навзничь, будто ее бросили, и заревела, и забилась, словно по мужу.

– Люди, это убийца! Убийца! – верещала она. – Она убила Зонара!

Все разом охнули. Кто-то из женщин постарше попытался поднять Антулу на ноги, другие же с любопытством и страхом потянулись к тому, что принесла Очи. Это был обломок накладки горита с обрывками войлока. На нем виднелись знаки рода мужа Антулы. Очи могла их запомнить, бывая в доме вдовы.

Она же, не глядя больше на Антулу, не обращая внимания на ее слова, подошла ко мне и посмотрела устало – иных чувств у нее на лице не было.

– А ведь он был прав, – сказала тихо и так, будто продолжала прерванный разговор. – Хоть к дальним стоянкам откочуй, доля тебя настигнет. Теперь буду помнить навеки.

Я не сразу взяла в толк, о чем она. И испугалась, как истончился дух Очи, не потеряет ли она рассудок. Хотела сказать ей что-то, но она перебила:

– К Камке уходить на рассвете. Я сделала сегодня большой путь. Укажи наш шатер, мне надо поспать.

Я показала шатер отца. Она пошла было к нему, но вспомнила, вернулась к коню и отцепила от седла горит. Пошла снова, но остановилась возле меня.

– Смотри, какие мне подарки на праздник, – сказала с болезненной усмешкой. – Это я выиграла в стрельбе (указала на связку новых стрел), а это мне лучший охотник вместе с жизнью отдал, – и показала горит. Я могла не рассматривать его, и так знала, что увижу там знаки Зонара. На том она и ушла.

– Я встретил ее на краю поляны, – послышался за спиной голос Санталая. Обычно беззаботный, даже он был подавлен и тих. – Она спросила, где Антула. Я помнил, что видел ее здесь, и привел. – Он помолчал. – Вот ведь как вышло, – прибавил потом.

Мы остались вдвоем у огня. Все произошедшее в этот день опустошило меня. Ни мыслей, ни чувств не осталось.

– Вы уйдете завтра? – спросил Санталай. Я кивнула. – Поспи, сестренка. – Я кивнула опять. Он не знает и половины того, что случилось сегодня, подумала я. Он счастлив. – Я поставлю ее коня и тоже приду в шатер.

– Хорошо, хорошо, – согласилась я. – Иди, брат. Если не увидимся больше, прощай.

– Прощай, – ответил он просто и ушел за шатер к коновязи. А я, оставшись одна, побрела куда-то мимо шатров, мимо догорающих костров, обходя редких людей, тоже сонных и странных, как я.

Я шла без цели и даже как будто не понимала, что иду. Говорят, иногда люди спят на ходу, возможно, я тоже спала. Я спала, проходя поляну – от жертвенного камня до места скачек. Я спала, а в долину спустился туман, скрыл черные стволы деревьев, увлажнил землю, посеребрил прошлогоднюю мертвую траву. Света еще не было, но от тумана казалось, будто все заволокло призрачным светом. Я брела по поляне в тумане по колено, мой ээ-царь шел за мной следом, а я сама была бесчувственна и, казалось, прозрачна, как ээ. Солнцерог готов был подняться из-за горизонта, туман забелел ярче. Я слышала, как просыпаются люди, готовят коней, собирают шатры, хотят сниматься. В кочевье поедут, думала я, и мечталось мне тоже сняться, оставить все, забыть, качаться в седле, слушать скрип кибиток и длить, длить дорогу к заветной, небывалой Золотой реке. А только есть ли она, есть ли…

– Э, кто тут есть? – окликнули меня из тумана, и я пошла на голос. Там горел костер, рядом была семья – двое молодых охотников, зевая и поправляя шапки, готовили коней, двое мальчишек крутились у огня, возле которого сидел их отец. Он-то и окликнул меня. – Что ходишь, дева? А, ты замерзла! Садись сюда. Шеш, играть вздумали! – прикрикнул он на боровшихся мальчишек. – Несите воину шубу, совсем окоченела.

Я опустилась перед огнем, приветствовала его и протянула руки. Тепло обожгло, но не согрело. Я замерзла так, что не чуяла тела.

Мальчишки вылетели из шатра с большущей охотничьей шубой. Вслед за ними в открытый полог выглянул было мальчик постарше, с бледным строгим лицом и невыспавшимися глазами, посмотрел на отца и тут же скрылся.

– Что вы делаете? – спросила я, согревшись. Я замечала теперь, что все движения вокруг не случайны: мальчишки то и дело носили в шатер вещи, подбегали к отцу, шептали что-то на ухо и вновь бежали обратно. – Какая большая у вас семья, приятно глянуть. – Охотник был рад похвале. Он еще был не стар.

– Не все сыновья мои, – сказал, показывая на одного старшего и одного меньшого мальчика, – вот брата дети. Другие мои, да малец еще с женой в стане остался. Мы с братом на пастьбу уходим, а жен оставляем, работать, видишь, есть кому. Среднего моего собираем. К Камке пойдет.

– К Камке? – удивилась я.

– Да. Весеннее посвящение, мальчишек всегда с праздника забирают.

Я забыла об этом. Охотник стал рассказывать о себе. Я слушала, мальчишки бегали, старшие приготовили коня и ушли в шатер. Эта легкая суета, чужая, простая и ясная жизнь, светлый голос охотника – все было мне мило, все освежало, точно вода из ручья. Я сидела тихо и радовалась им.

Туман поредел, солнце поднималось, как вдруг с опушки послышалось странное пение. На окраине показалась процессия: несколько человек тащили повозку на двух колесах, в которой кто-то сидел. Коней вели сзади, без всадников. Все одеты были не по-нашему, и пение долетало чужое. Я не узнавала шествия.

– Что там? – спросила я, а охотник вдруг помрачнел и сплюнул.

– Тьфу, пронеси мимо. Не хватало их мальчишке перед дорогой. Это бурые лэмо кукол хоронят. Повернется же у людей в головах, чего только не делают. Ты, дева, удачу парнишке в посвящении насулила, а эти ничего хорошего не принесут, не знаю теперь, чему и верить. Пойду, огорожу его, – сказал он и ушел в шатер.

Я никогда до того не слыхала про лэмо. Первый раз столкнулась с ними, и предчувствие не шевельнулось во мне, так опустошена я была за ночь. Продолжала сидеть и мирно улыбаться, глядя вокруг. Рядом мальчишки ковыряли сажу со стенок котла и пальцами рисовали друг другу усы, о чем-то возбужденно шепчась. Мне стало смешно.

– Что вы делаете? – спросила я. Они посмотрели на меня недоверчиво и переглянулись, не зная, можно ли мне ответить.

– Хотим попасть на посвящение, – сказал один наконец.

– Вы же еще малы!

– А для того усы и рисуем, – сказал было он, но второй на него шикнул и ответил серьезно:

– Говорят, Камка не всегда замечает, берет тех, кто пришел. Мальчишки из соседнего стана так проходили.

– А если не выдержите испытание? Это же непросто.

– Мы сильные уже, – заверили оба. – Нам все так и говорят: хоть завтра посвящайся.

Я не выдержала и рассмеялась, но тут же исправилась и сказала, что так все и есть.

– Да зачем вам так рано? Разве плохо быть детьми? Взрослые трудятся много, о разном таком думают, о чем дети и не знают.