Александр Золотько - Бомбы и бумеранги (сборник)

Ногу вот еще распорол арматурным штырем. Но это, право же, мелочи. Довольный собой и окружающим миром, я направил робота на твердую землю.

Пилот, которого, наконец, выпустило из-под защитной рамы, задыхался от злобы. Выволок меня из кабины, будто изгоняя из машины нечистого беса. Отшвырнул подальше от ни в чем не повинного робота и всерьез уже примерился бить морду, однако занесенную руку его со всем возможным сочувствием перехватил Илья Павлович.

Примчавшийся на берег Волынский тоже принялся орать. Громко и, пожалуй, даже непечатно. Что-то про ценнейший ресурс империи, который едва не утопили прямо у него на глазах. Я, поджимая кровоточащую ногу, только морщился. Ну не думают же они, что менталист мог не справиться с управлением?! Опыт, тем не менее, подсказывал, что озвучивать собственное недоумение сейчас не стоит. Вместо этого позволил себя усадить и обработать рану.

Погруженный в свои мысли, я почти не обращал внимания на то, как именно Илья Павлович всех успокаивал. В легком полутрансе разрешил вывести себя со стройки и погрузить в возок. Уже почти перед самым отправлением вдруг встрепенулся и вцепился в обеспокоено хмурящегося Волынского.

– А вы как считаете: почему он упал?

– Просите, что? – недружелюбно прошипел тот.

Я попытался сесть ровнее.

– Мост. У всех тут имеется собственная теория, что ж такого случилось с вашим мостом. Но при этом вы – человек, видевший всё происходящее собственными глазами. У вас информации едва ли не больше, чем у всех остальных вместе взятых. Каково ваше предположение?

Волынский выпрямился и попытался освободить зажатый в моих пальцах рукав.

– Я готов полностью разделить выводы высочайшей комиссии…

– Я сейчас не о выводах. А о ваших личных, ничем не подтвержденных, абсолютно нелогичных догадках. Почем он упал?

– Он не падал, – огрызнулся Волынский, прекращая попытки вырваться. – Его пока что так и не удалось возвести.

– Почему?

Старший инженер глубоко вздохнул. И, будто отряхиваясь, передернул плечами.

– Когда первопроходцы впервые пришли в эти земли и объявили их собственностью императора, на местных жителей наложен был богатый ясак. Чтобы получить его, брали в заложники семьи влиятельных туземцев. В том числе был захвачен и внук тогдашнего великого шамана.

От удивления у меня даже в голове прояснилось.

– И?

– И парнишка простудился в ледяном остроге и умер, даже после того, как его дед выплатил запрошенную цену. Шаман же в ответ проклял пришельцев. Проклял все их начинания, проклял свою землю, чтоб та отвергла само наше присутствие. Чтоб ни одно деяние империи на берегах Великой реки не имело успешного завершения.

Волынский выпрямился, явно ожидая, когда возмущенный менталист примется высмеивать невежество и суеверия. Это он зря.

Простейшая логика давала понять: магия дикарей отнюдь не столь примитивна, как ее любили представлять высокоученые академики. Туземный шаманизм опирался в своей силе на кровавые заговоры и ритуалы смены времен года, на призывы к духам и договоры с нечеловеческими сущностями – в общем, все то, что в среде просвещенной магической общественности было принято огульно объявлять шарлатанством и тут же, не переведя дыхания, огульно запрещать. За нарушения, что характерно, грозя отнюдь не шарлатанскими карами.

В общем, в то, что проклятие великого шамана – это более чем серьезно, я верил. Но…

– …но двести лет? Вы полагаете, спустя два века после смерти колдуна его сил хватает на такое воздействие?

Волынский фыркнул сквозь усы:

– А силы не обязательно должны принадлежать мертвому колдуну. У туземцев вполне хватает живых шаманов, способных развить и углубить славные начинания предков. А еще у них вполне хватает поводов не любить губернские власти и их… деяния.

Вот как. Я медленно выпустил шитый серебром рукав мундира. Прикрыл глаза, прокручивая в памяти свой осмотр площадки. Ни разу за эти два дня я не встретил на стройке рабочего с приметной туземной внешностью. Ни одного подсобника или хотя бы грузчика. Учитывая, сколь скупо населена губерния и как мало здесь «титульных» имперцев, подобное упущение было в буквальном смысле невозможно. Вывод? Туземцы на стройке работали. Раньше. А после катастрофы со сметенными льдом опорами Волынский их разогнал и ввел драконовский пропускной режим. Значит, принимаем во внимание, что это не просто красивая сказка для надоедливого менталиста. К своей теории руководитель строительства относится как минимум серьезно.

Интересно.

Я откинулся на возке. Повинуясь зычному окрику, тронулись кони. Дергающая боль в ноге будто отдалилась, поблекла. Реальность вокруг расплывалась под наплывом роящихся в голове мыслей и формул.

Так же погруженный в пространство чисел и противонаправленных векторов, я зашел в дом. Съел все из поставленных передо мной тарелок, в бане вылил на себя пару ушатов воды, смывая речную грязь. Позволил Илье Павловичу перебинтовать ногу. Когда голова коснулась подушки, я и сам не понял: провалился ли в сон или в сплетение пространственных формул.

Просыпаться было трудно. Память смутно сохранила воспоминания об Илье Павловиче, который удерживал мои плечи, пока сутулый незнакомый медикус ковырялся в ноге. На губах горчил вкус обезболивающей настойки, мысли ворочались в голове, будто замороженные.

Я побрюзжал в сторону Ильи Павловича, стребовал с него кофе в постель и отчет. Выяснилось, что проспал я почти двое суток. Однако. Что с показаниями установленных датчиков?

А датчики, оказывается, с опор еще не сняли.

– Как не сняли? – подскочил я на подушках, едва не обварив себя кофе. – Почему не сняли?! Зачем я вообще устанавливал эти приборы, если теперь не могу получить с них данные? На площадку. Сейчас же. Немедленно! Где мой мундир?

Илья Павлович едва не силой усадил меня обратно. Взяв в заложники сапоги с мундиром, убедил, что с изъятием датчиков он справится сам. И даже лучше, потому как меня, в свете недавних событий, могут на площадку просто не пустить.

Я с недоумением посмотрел на предательски подвернувшуюся ногу и все же пообещал сегодняшний день провести дома. Видимо, был при этом достаточно убедителен, потому что Илья Павлович, устроив меня в кресле в гостиной и отдав распоряжения о завтраке, отправился добывать необходимую информацию.

Дождавшись, пока за ним хлопнет дверь, я ссутулился в кресле и закрыл лицо руками. Затем с силой провел пальцами по волосам, пытаясь сбросить сонную одурь.

Верный надсмотрщик зря беспокоился. Все опасные эксперименты и самоубийственные выходки, отмеренные на сегодняшний день, я намеревался совершить, не сходя с удобного кресла.