Александр Золотько - Бомбы и бумеранги (сборник)

В глубине души я всегда знал, что заслуживаю смерти. Или, вернее сказать, не заслуживаю существования.

«Иди, – сказал мне голос Бай-Шина, – ты свободен».

Да, черт возьми, я был свободен в своем выборе.

И я вытащил нож.

Я сражался так ожесточенно, как можно сражаться только с тем, кого ненавидишь больше врага, – с самим собой.

…Да, сэр, восемнадцать. Он убил всех, кроме меня. Капитана? Одним из первых. Но он напал неожиданно, сэр! В него словно дьявол вселился! Он убивал нас так, словно мы были гнуснейшими отродьями, и я видел торжество в его глазах, клянусь вам! Все наши полегли за несколько минут, вокруг стояли крики и стоны, и воздух пах как на скотобойне. Да, мне удалось… Нет, по чистой случайности. Потом, когда я осмелился выползти, то нашел его неподалеку. Он лежал на берегу… Только медальон с прядью волос, больше ничего.

Что? Храм? Бог с вами, сэр, то есть простите, сэр, нет там никакого храма. Ничего там нет, кроме бесконечных болот. Никак нет, сэр, местные туда никогда не ходят. Они говорят, в болотах можно найти самого себя, а встретить себя – это худшее испытание для человека. Они говорят, только богу под силу выдержать встречу с самим собой.

Отчего? Никак нет, не знаю. Дикари, сэр, что с них взять.

Говорят, когда-то давно первые европейцы, покорившие этот край, узнали от цветных невольников легенду о Доме. Доме, что стоит на холме из гниющих листьев камыша посреди бездонного болота в непролазном лесу. Путь к тому Дому отмечают огромные черные лотосы, чей аромат смешивается с гнилостными испарениями, несущими лихорадку. Гигантские кошки-убийцы стерегут его, и у каждой на желтой шкуре столько пятен, сколько неосторожных глупцов нашли смерть в ее когтях. Лианы густо оплетают его крышу и колонны у входа, и каждая может ожить, впиться в неосторожную руку острыми клыками, сочащимися ядом. Невидимые птицы кричат там по ночам, точно духи грешников, рвущиеся из ада, и молочно-белые крокодилы с человечьими глазами выползают навстречу смуглокожим туземкам, до утра забывающим о свете истинной веры ради кощунственных обрядов. Там до самого утра глухо бьют барабаны, и в такт им пульсирует темное сердце джунглей, там вершатся дела, о которых не стоит знать белому человеку, если ему дороги жизнь и рассудок.

Первые белые хозяева этой земли были достаточно благоразумны для того, чтобы оставить цветным ночь, а болотам – их тайны. Но время шло, и вот далеко-далеко, в Старом Свете, один король небрежным росчерком пера передал часть своих заокеанских владений другому.

Новые хозяева были совсем иными. Они точно так же, как и прежние, расчищали место под свои дома и плантации, точно так же выращивали какао и табак, добывали каучук и благородный палисандр, разводили породистых коней и могучих быков. Но, в отличие от первых, они хотели – знать. Знать во что бы то ни стало. Знать все и обо всем. А узнав, решали раз и навсегда, способно ли это знание принести выгоду в дальнейшем. Ведь на их языке «выгода» и «смысл» происходили от одного слова.

Шли дни и складывались в года. Белые вырубали все больше лесов, прокладывали все больше дорог и строили все больше универсальных магазинов, церквей и казарм. Иногда вместо магазина или церкви появлялась больница или школа, но казармы были всегда. Они называли это – преобразованием. Они называли это – цивилизацией. Они называли это – прогрессом.

А годы шли, пока Губернатор этого края, наместник бога и короля, как он любил именовать себя между делом, не обнаружил однажды, что ему почти нечего больше преобразовывать. Осталось лишь болото. Болото было невыгодно, а значит – бессмысленно. Болото решено было осушить.

«Нельзя», – сказали цветные.

«Мы не пойдем», – сказали цветные.

«Только не туда», – сказали цветные.

Надо ли говорить, как разгневался Губернатор? Но и кнут, и колодки, и даже острые штыки солдат оказались бессильны. Более того, в воздухе, напоенном сладостным благоуханием цветов и плодов, вдруг отчетливо, точно тухлым мясом, запахло бунтом.

И тогда Управляющий Торговой компании, главный жрец Выгоды, единого истинного бога всех белых людей (что бы там ни говорили их священники), попросил разрешения попытаться.

Он собрал вожаков цветных и говорил с ними ласково, суля им благосклонность самого Губернатора, и щедрые кредиты в универсальных магазинах, и много-много прекрасного, крепкого виски.

– Чего вы боитесь? – спрашивал их Управляющий. – Разве у нас, ваших господ, нет огромных летающих машин, и плавающих машин, и машин, ездящих по рельсам? Машин стремительных и неукротимых, как дух белого человека? Железных машин с ужасными пушками, кошмарными пулеметами, жуткими бомбами? Ужели найдется что-то страшнее их?

– Это болото, – отвечали ему цветные, качая головами. – Ни одна железная машина белого человека не пролетит, не проплывет и не проедет туда. Палите из пушек, стреляйте из пулеметов, кидайте бомбы – ему все нипочем. Потому что там, в самой его середине, высится холм, а на холме стоит Дом. И до тех пор, пока он стоит, все хитрости белого человека бесполезны. А мертвым ни к чему благосклонность и кредиты. Даже виски – прекрасный, крепкий виски – им совсем ни к чему.

– Прекрасно! – возликовал Управляющий, ибо теперь он знал, что нужно делать.

– Прекрасно! – подтвердил Полковник королевской армии, полностью разделявший мысли Управляющего. Он собрал сотню своих лучших солдат, и дал им самое лучшее, самое современное, самое дорогое оружие, и поставил над ними самого лучшего своего офицера – краснорожего Майора, отчаянного рубаку, богохульника и пьяницу. Отряд ушел на болота с приказом найти проклятущий Дом и сровнять его с землей, а если надо, то и холм сровнять.

Ушел и не вернулся.

Когда всем белым стало понятно, что дальше ждать возвращения солдат бессмысленно, Епископ сказал:

– Что ж. Видимо, настал мой черед.

И он уже собрался было разжигать курильницы и расставлять свечи, но Губернатор остановил его.

– Нет, святой отец, – сказал он. – Раз и трезвый расчет, и скорострельная митральеза оказались бессильны, то спасти нас может только чудо.

– И имя тому чуду… – торжественно провозгласил Епископ, набрав в грудь побольше воздуха.

– Кондотьер, – прозвучало от входной двери в личные покои Губернатора, где сидели все первые лица колонии. – Вы можете звать меня Кондотьером.

О его происхождении ничего не было известно доподлинно, хотя молва приписывала ему князей в отцы и княгинь – в любовницы. Он сражался с дикарями всех оттенков кожи на всех континентах. Добывал золото и пушнину на севере, а алмазы и слоновую кость – на юге. Охотился на самых опасных зверей и людей. Усмирял мятежи и свергал правителей. Не верил ни в бога, ни в черта и не боялся ни черта, ни бога.