Вадим Панов - Кардонийская петля

Девчонки оказались не только опытными и заводными, но и предусмотрительными. Что именно они добавили в вино, Хильдер не знал, спрашивать не решился, опасаясь насмешек, но хватило его надолго, и никогда раньше он не чувствовал себя настолько сильным. С другой стороны, необычную прыть можно было объяснить охватившим Яна возбуждением: ему ещё не доводилось проводить время с двумя женщинами сразу. И с какими женщинами! Одна стройная, внешне хрупкая, но сильная, грациозная, будто кошка, и пластичная, как змея. Выдумщица. Вторая проще, зато жаднее, требовательнее. Крупная, атлетически сложенная – её формы приводили Яна в неистовство.

О такой ночи Хильдер даже не мечтал. Не представлял, что подобное возможно.

И потому теперь, впервые за несколько лет, мурлыкал фривольные песенки.

От дома, где они развлекались, до части было не меньше полутора лиг, но Ян отправился пешком: хотелось прогуляться, насладиться ночной свежестью, хотелось поделиться хорошим настроением со звёздами и петь фривольные песенки – тоже хотелось. Хильдер не торопился, но в половине лиги от части услышал гул моторов и прибавил.

И вовремя.

В расположении царила традиционная для тревоги суета: все торопятся к машинам, торопятся загрузить боезапас и вывести бронетяги. Все ругаются, орут, требуют именно к себе повышенного внимания, между делом вспоминают, что идут в бой, нервничают и завистливо смотрят на спокойных, как замаринованные кролики, менсалийцев, головы которых перехватывают чёрные повязки.

Повязки не лгут: предстоит бой.

Ян выловил фельдфебеля Шипхе и рявкнул:

– Что случилось?!

Вопрос лишний, но такова уж человеческая природа: нужно спросить, чтобы удостовериться.

– Тревога! Выступаем!

До линии фронта пятьдесят восемь лиг, ночной бросок скроет их от воздушной разведки волосатиков, а утром… У Хильдера задрожало веко. Утром в бой!

– Мне нужно пять минут!

Чтобы переодеться в комбинезон.

Ян забежал в домик, на ходу стягивая мундир, бросил его на пол, рывком распахнул шкаф и неожиданно остановился. Замер и улыбнулся во весь рот, подумав:

«Великолепное завершение превосходного вечера!»

За окнами ревели двигатели бронетягов, обещая вонючим волосатикам крупные неприятности.

Когда ещё ему будет так хорошо?

– Все удивляются, – улыбнулся полковник Ширадо. – Фадикур кажется маленьким, особенно с воздуха, но в действительности это крупнейший на Аласоре порт и центр провинции Межозёрье.

– Удивительно, – пробурчал Помпилио. – Я пока не представляю, как буду использовать эти познания, но обязательно поделюсь ими в мемуарах. Общество вздрогнет.

– А самое интересное заключается в том, что Фадикур – одно из старейших поселений на Кардонии, именно здесь прошёл знаменитый Цюрпурпанский сход, положивший начало приотской государственности.

Полковник никак не среагировал на язвительное замечание дер Даген Тура, а потому получил жёсткий вопрос:

– Увлекаешься приотской историей?

– Историей Кардонии, – поправил адигена Ширадо.

– А я – нет.

Фадикур, по мнению дер Даген Тура, являл собой эталон унылости и дурновкусия. Некрасивые низкие дома белого когда-то, а ныне тускло-серого камня, хаотичное размещение построек, пыльные дороги – булыжником приотцы вымостили только центр города, – всё это превращало место Цюрпурпанского схода в неказистую точку на карте, которую необходимо покинуть как можно скорее.

И Помпилио решил не тянуть резину.

– Как далеко аэродром?

– Увы, синьор командор, возникла небольшая заминка, – со всей доступной ему грустью сообщил полковник. На Кардонии не использовали адигенские обращения, старались не упоминать титулы, а потому к Помпилио обращались по его званию в Астрологическом флоте. – Мы не ожидали, что вы прибудете сегодня, и не успели подготовить аэроплан.

– Я возьму любой. Пусть даже и невымытый.

– У нас армия, а не рынок, – с видимым удовольствием заявил Ширадо. – Вы не можете взять любой. Вы возьмёте тот, который для вас предназначен.

Заносчивый адиген, не умеющий или не желающий говорить людям «вы», бесил полковника, и маленькая месть вызвала в его душе большую бурю восторга.

– Все остальные аэропланы заняты. Ваш прибудет завтра днём, и вы сможете вылететь завтра вечером.

– Я понял, – ледяным тоном отозвался дер Даген Тур. И отвернулся к озеру: разговор проходил на набережной, с которой открывался потрясающий вид на бескрайний Аласор. И на бескрайние ряды паровингов, тихо покачивающихся на едва заметных волнах. Огромные четырёхмоторные машины – бомбардировщики, истребители, разведчики – скучали в ожидании начала наступления и подсказали адигену наилучший выход из создавшегося положения: – Я могу долететь до Линегарта на разведывательном паровинге.

– Разведчики не летают настолько далеко.

– Пусть сделают исключение.

– Вам приготовлен аэроплан, синьор командор, – отрезал Ширадо. – И комната в прекрасном доме.

– Кто оценивал прекрасность дома? – осведомился адиген.

– Я, – важно сообщил полковник. – И уверяю, это действительно замечательный дом. Из тех, где были свободные комнаты.

Прозвучало угрожающе.

Задержка на один день не казалась значимой, раздражала не она, а нарушение разработанного плана, согласно которому Помпилио должен был вернуться в Унигарт через три дня. Впрочем, ИХ человек ловкий, сумеет всё поправить.

– Если верить картам, – медленно произнес дер Даген Тур, избегая смотреть на полковника, – в Аласор впадает Ликара.

– Совершенно верно, – подтвердил довольный собой ушерец.

– Из которой, в свою очередь, можно попасть в Хому. – И тут же, не дожидаясь ответа, адиген продолжил: – Я могу взять паровой катер?

– Землеройки заминировали устье Ликары, синьор командор, там сейчас даже на плоскодонке не проплыть.

И энергично кивнул, подтверждая истинность своих слов.

– Они заминировали? – удивился Помпилио. – Землеройки?

– Да.

– Странно.

– Почему?

– Потому что… – Дер Даген Тур машинально бросил взгляд на бескрайние ряды паровингов. – Потому что минировать устье Ликары должны были вы.

– Приотцы обороняются, – напомнил туповатому адигену полковник. – Они, не мы.

– Ах да, конечно. Это всё объясняет.

По губам Помпилио скользнула тень усмешки, и он вновь повернулся к Аласору. И прищурился так, словно мог разглядеть устье Ликары.

– Сколько осталось?

– На моём участке ещё десять, – доложил молоденький лейтенант-менсалиец.