Фред Саберхаген - Нить Ариадны

Вчера, после знаменательного побега, дядюшка Перс страстно возжелал расспросить меня. Весь день в Лабиринт шастали гонцы, направленные в те места, где я обычно бывал. Один из таких гонцов, собственная моя престарелая нянька, догадалась оставить письменное сообщение для Минотавра.

Я старательно обшарил все закутки и укромные местечки, где мы с сестрой привыкли оставлять друг другу записки. Тщетно, от Ариадны там не было ни листочка. Зато обнаружилось краткое послание от узурпатора, больше похожее на ультиматум.

Судя по содержанию, Перс уже успел допросить принцессу Федру, и я мысленно поздравил себя, что нам хватило ума сохранить в тайне от нее наш заговор. И Федра понятия не имела, где меня можно отыскать в путанице Лабиринта – Ариадна никогда не обсуждала с сестрой этот вопрос. Мы с Федрой встречались всего несколько раз, в основном во сне. Я даже не припомню, виделись ли мы когда с ней во плоти. Если такое и случалось, то в годы моего младенчества. Я знал, что Федра всегда желала мне добра, но не в силах была вынести своего сводного братца.

Все, что было в послании царя, – это просьба, вернее, приказ явиться на встречу. Об Ариадне – ни слова, и я исполнился надеждой, что их побег удался.

С Персом мы почти не встречались лицом к лицу, а уж последние шесть месяцев его правления и подавно.

Почему-то меня совершенно не расстраивал тот факт, что я опоздал на встречу с другими беглецами. Словно кто-то другой принял за меня решение, зная заранее, что я его одобрю. Возможно, я что-то предчувствовал и потому бросился спасать девушку, уже понимая, что это помешает моему побегу.

И я вовсе не страшился грядущей встречи с узурпатором. Даже если Перс догадывался, что его чудовищный племянник помог царевне и ее спутникам бежать, он не посмеет поднять руку на сына Зевса. И сейчас, оглядываясь назад, я вижу еще одну причину того, что я отстал от основной группы: вероятно, я слишком боялся покинуть свой единственный дом, только не хотел признаваться в этом никому, даже себе.

Мы встретились в части Лабиринта, которая была ближе всего к тому месту, где пленные юноши и девушки должны были встретить свою смерть и откуда Тезей рискнул вырваться на свободу.

Дядя был облачен в полный доспех, словно приготовился отражать нападение иноземных захватчиков. За его спиной возвышались шестеро телохранителей – отборные вояки дворцовой стражи. Еще был жрец Шивы с ожерельем из крохотных, искусно сделанных черепов, видимо, в подражание своему кровожадному богу.

Монарший гнев достиг предела, когда он узнал, что пропали Дедал с сыном. Стража носилась по всему Лабиринту, так что свободными от поисков остались только шесть солдат.

– Как сквозь землю провалились, – промолвил жрец с черепочным ожерельем на шее таким тоном, словно сам только что изобрел это выражение.

– Я дал ему все, что он хотел, – скрежетал зубами Перс. – Я сделал его богатым!

Маленькая каморка мастера неподалеку от центра Лабиринта, естественно, оказалась пуста. По полу были разбросаны вещи, но понять, собирались ли отец с сыном возвращаться, не представлялось возможным. Коробки с инструментами стояли открытыми, а их содержимое тоже было разбросано по полу.

– Он не ушел бы без своих инструментов, – обнадеживающе предположил я.

– Они могли оказаться слишком тяжелыми для воздушного шара, – пробормотал один из командиров поисковых групп.

Я сделал вид, что не расслышал.

Здесь же находилась и женщина, которая иногда присматривала за ребенком, в промежутках между привычными обязанностями дворцовой прислуги – уборка и приготовление еды. Нет, она не знает, куда подевался мастер и его сын. Они оба часто отлучались. Бывало, что надолго.

И хотя Перс ничего не собирался мне рассказывать, но ему пришлось признать, что пропала также Ариадна. Все терялись в догадках, куда могли подеваться беглецы.

Мое сердце радостно забилось. В отличие от остальных, мне не составляло труда сохранять невозмутимое выражение лица, вернее морды.

– Царевна Федра очень беспокоится о судьбе своей сестры, – с искренней заботой в голосе закончил узурпатор.

Я сразу же поверил, что этот убийца говорит правду.

– Конечно, – кивнул я, – я тоже.

Во время разговора я не выказал ни малейшего уважения к священнослужителю по имени Креон. Оглядев его с головы до ног, я заметил:

– А я думал, что увижу самого бога лично.

– Вот и радуйся, что не видишь, – огрызнулся жрец.

– Почему? – приказным тоном осведомился царь. – Зачем тебе повелитель Шива? Ты что-то хочешь у него спросить?

– Ничего мне от него не нужно, – ответил я, возвращая ему удивленный взгляд.

Перс старался побороть свою ненависть, глядя мне в глаза. Хотя он был явно поражен, даже напуган, но никогда не признался бы в этом даже самому себе.

– Астерион, ты мой племянник, и я желаю тебе добра.

– По меньшей мере наполовину племянник, наполовину дядя.

Он не стал отвечать на этот укол.

– Говорят, что ты понимаешь все, как и нормальный человек. Даже при такой башке.

Я начинал злиться. Сильно злиться. Этот человек убил нашего отца, причинил боль Ариадне и распускает дикую ложь обо мне, Минотавре.

– То же самое говорят и о тебе.

Услышав такое, царь вспыхнул от гнева. Его телохранители половчее перехватили древки копий. Они только и ждали приказа повелителя, чтобы наброситься на наглую рогатую тварь и вышибить из нее дух. Но, как я и думал, никакого приказа не прозвучало. Персу я еще был нужен. А поскольку он рассчитывал на мою помощь, ему пришлось взять себя в руки.

Отогнав Креона на почтительное расстояние, узурпатор произнес с театральным надрывом:

– Мы с твоим отцом не очень ладили. Но мы не были врагами.

– Ваше Величество имеет в виду отца Миноса, покойного правителя Корика, или Отца Зевса, правителя Вселенной? – любезно осведомился я. Конечно, я слегка преувеличил значимость Зевса, но не намного.

– Я имею в виду моего брата.

Изредка, в далеком детстве, я пытался выяснить посредством снов, что думает обо мне мой приемный отец, Минос. Но на самом деле я страшно боялся узнать правду. Минос не убил уродливого младенца, хотя мои рога, уже тогда торчавшие на голове, погубили его неверную супругу. Конечно, для жены, особенно жены царя, изменить с простым человеком – это одно, а зачать ребенка от самого Громовержца – это совсем другое. А еще я обнаружил, что мне необычайно трудно воспроизвести картину той ночи, когда я появился на свет.

– Царь Минос никогда не был мне врагом, – сказал я. – Вообще-то я его почти и не знал. Но за полгода раздумий я понял, что грущу.

Я помолчал, потом добавил:

– Конечно, царевны до сих пор скорбят.

– Как и все мы, мой мальчик. Как и все мы.