Юрий Никитин - Стоунхендж

Томас лег сразу, отвернулся. Когда Олег заговорил с ним, рыцарь уже спал или же старательно притворялся. Олег пожал плечами, от расспросов воздержался: иногда лучше предоставить дело времени. Есть такие мудрые слова, которые радуют и печалят одновременно: «Все проходит...»

В полночь тревожно завыли собаки. Олег умел спать крепко, умел спать чутко, обычный собачий лай его бы не разбудил. На этот раз проснулся, очень уж жутким был вой. Ничего общего с тем брехом, когда одна начинает лаять на запоздалого или подгулявшего прохожего, а ей из солидарности подгавкивают по всему селению.

Донесся еще звук, который заставил насторожиться. Птичий щебет! Мощный, разноголосый — он будил его каждое утро, когда спал в лесу, поле, в селе или на окраине города. Но чтобы в глухую полночь?

Не зажигая света, кинулся к окну. Почему так страшно воют псы? Так бывает только перед большой бедой. Когда земля трясется в лихорадке, когда в земной коже прорываются гнойные прыщи, выплескивают наружу огонь и горящие камни, или перед приходом огромной волны, выше любого леса, которая смоет целые города, как уже бывало...

Быстро перебрал обереги. Те молчали. Либо в самом деле нет опасности, либо, что вернее, не могут дать те ответы, которые он не заложил в копилку ответов заранее.

На всякий случай высек огонь, раздул трут. И тут увидел такое, что остатки сна слетели, как клочья тумана под ударом сильного ветра. Из всех щелей в стенах, из пола выползали насекомые, стремглав бежали к открытому окну. Под окном их уже были сотни: жуки, тараканы, муравьи — все, забыв вражду, карабкались к подоконнику, срывались в спешке, падали на пол и снова ползли вверх.

Олег разжег факел, но яркий свет не остановил насекомых, не отогнал. Их гнало из обжитого дома нечто более страшное, чем гибель под ногами огромного человека.

— Томас! — рявкнул Олег яростно. — Быстро из дома!

Рыцарь вскочил, еще не проснувшись, шарахнулся головой о низкую притолоку. Умело и витиевато выругался, лишь тогда проснулся. Калика уже сгреб их вещи, прыгнул к дверям. Не расспрашивая — время будет, если останутся живы, — Томас схватил свои доспехи, меч, тоже выпрыгнул следом.

Небо было звездное, полная луна освещала мир холодным призрачным светом. По темной земле вроде бы стелилась черная поземка. Ноги подогнулись, Томас ощутил, что земля под ним едва заметно дергается из стороны в сторону.

— Колдовство! — заорал он на бегу.

— Бери выше! — крикнул Олег, не поворачиваясь. — Это волшба!

Томас стиснул зубы, бежал за Олегом молча. Колдуны, волшебники, маги — даже различать грешно, все порождение дьявола! Все надлежит истребить, чтобы мир был чист и светел для кротких агнцев истинной веры. Особенно жаждется истребить сейчас, ну просто до колотья в боку, до хрипа в горле!

— А кони? — крикнул он, — Как же без коней?

— Как раз возле коней тебя и ждут, — крикнул калика в ответ. — Непонятно?

Томасу было понятно, но только когда бросал коней, сердце всякий раз обливалось кровью. Он углубился за каликой в чащу, проломился через кусты, долго бежал по жутковатым полянам, а земля все время дергалась, как пугливый конь, из темноты высовывались жуткие когтистые лапы, хватали, из-за деревьев сверкали желтые глаза, а страшные голоса выли свирепо и

кровожадно.

Он потерял направление, начал задыхаться, когда калика перешел на шаг. Небо начало светлеть, Томас сперва решил, что глаза привыкли к лунному свету, но это серело небо. К своему изумлению понял, что они бежали почти всю ночь. Или немалый клок ночи.

— Ночная Ворона? — спросил он.

— Может быть, — пришел издалека ответ. — Но вряд ли...

Томас сказал со злостью:

— Странное у тебя чувство юмора. А почему бы и Ночной Вороне землю не потрясти?

— Извини, сэр Томас. Я думал о другом.

— О Высоком и Вечном?

— Как унести свои шкуры.

— Еще не унесли?

— Если верить оберегам...

— Черт бы побрал твои обереги! Уж и соврать не могут.

Они не прошли еще и полмили, когда Томас ощутил, как земля начала вздрагивать снова. В этот раз дрожала словно бы от тяжелого конского топота. Если, конечно, еще существуют на земле кони размером со скалы. И таких коней-скал, судя по земной дрожи, двигалось в тяжелом галопе не меньше дюжины.

Калика снова побежал. Томас не отставал, крикнул на бегу:

— Лес не остановит?

— Таких ничто не остановит.

— Кто... они?

— Знать бы, что за силы из преисподней вызвали Тайные на этот раз.

— А мне бы не знать, — крикнул Томас, от него шли клубы пара, — и не видеть! Что-то с каждым днем все радостнее жить...

Лесная тропка, по которой бежали, вывела к стене особенно толстых приземистых деревьев с опущенными до земли ветвями. Когда протиснулись между стволов, весь дремучий лес неожиданно остался за спиной, а впереди распахнулся непривычный простор. Впереди было чистейшее из всех озер, какие Томас только видел на своем веку. Вода была ровной, зеркальной, в ней плыли по синему небу оранжевые облака, с криками носились ласточки.

В другое время даже у Томаса, равнодушного к красотам природы, он чувствовал, защемило бы сердце от сказочной красоты озера с его прозрачной водой, розовыми скалами, блестящими камнями на берегу, похожими на спины неведомых зверей...

Но в горле хрипело, сердце колотилось, выламывая ребра. В боку кололо, будто при каждом движении там шевелился, углубляясь в живую печень, острый наконечник копья. Ноги подламывались, он не понимал, зачем калика его тащит, зачем понукает, кричит злым сорванным голосом на ухо.

Надо драться до конца, орал калика. До конца, по Томасу, это повернуться к преследователям и вытащить меч, пока может вытащить. И умереть красиво, хоть никто и не видит, что печалит больше всего. По калике, что Томас понимал умом, но не сердцем, надо убежать, чтобы уцелеть и победить чуть позже...

Чистейшая вода разлетелась под их ногами осколками хрусталя. Брызги едва не зашипели на раскаленных лицах и доспехах. Они неслись, вздымая холодную мокрую пыль, вода разлеталась с такой мощью, что бежали почти по сухому.

— Мель... — прохрипел Томас.

— Дальше...

— За...чем...

— Чую...

Они пробежали еще сотни две шагов, прежде чем вода достигала коленей. Преодолевая сопротивление воды, они двигались вглубь озера. Томас оглядывался, выворачивая голову на преследователей, как вдруг возглас Олега заставил обернуться.

В глубине озера сквозь толщу воды виднелся резной конек, какой русичи ставят на крышах. Присмотревшись, Томас различил даже крышу. В прозрачной светлой воде можно было пересчитать гонту — деревянные дощечки, плотно подогнанные одна к другой внахлест, чтобы дождь сбегал, не попадая в жилище...

— Вперед! — потребовал Олег сорванным голосом.