Юрий Никитин - Семеро Тайных

Колоксай прошептал потрясенно:

— Я никогда не видывал такой красоты!.. Это не человек...

Олег всмотрелся, заверил буднично:

— Человек, человек... Хотя, конечно, четыре вы-мени...

— Так это ж прекрасно!!!

— Да, — согласился Олег, против очевидного не поспоришь, — но ты же слышал, это и есть наверняка сама Миш. А ты помнишь ее старшую сестру?

— Сестра за сестру не отвечает, — возразил Колоксай горячо. — А что опасна... Конечно, простолюдинка не опасна, но разве я не рожден для битв и опасностей?

— Ой, Колоксай... На черта тебе такие битвы?

— Нет, ты не понимаешь, — сказал Колоксай восторженно, — она же соткана из солнечных лучей!.. Это живой цветок, это живая вода... Это лучшее, что создано Родом... в лучший его день!

Олег смолчал, женщина как женщина, правда, молодая и достаточно красивая, но уж слишком утонченная, изнеженная, хотя от этой странной изнеженности внезапно пахнуло холодком.

— Ее гибкость подобно веревке из шелка, — заметил он.

— Она так хрупка!

— Адамант, — ответил Олег, — из которого куют оружие для богов, тоже с виду хрупок. А их мечи такие тонкие...

— Что ты говоришь!

— Говорю, что она не из простых селянок.

— Я это вижу!

— И вообще не из простых, — предостерег Олег. — Тебе лучше держаться от нее в сторонке.

— Тебя послушать, от всех женщин надо держаться в сторонке!

— Ты мудреешь на глазах, — сказал Олег одоб-рительно. — Ладно, я попробую выйти из укрытия. А тебе лучше посидеть здесь. На страже, понимаешь?

Колоксай прошептал, не отрывая взора от обнаженной девушки:

— Я хочу ее себе в жены!

— Ого.

— Мудрый волхв, ты этого не понимаешь!

— Не понимаю, — согласился Олег. — За этим ли шли?

— Ты, быть может, не за этим, но я теперь знаю, зачем шел я, зачем живу, зачем вообще топчу эту землю!

Олег внимательно следил за ее движениями, неожиданно вздохнул:

— Я бы тебе этого не советовал.

— Да что мне твои советы, — вспылил Колоксай. — Это лучшая из женщин мира, это самая драгоценная жемчужина, и она должна принадлежать мне!

«Никогда не пойму этой дурости, — подумал Олег с отвращением. — Рядом сотни молодых красивых женщин, добрых и честных, но почему-то начинаем разбивать дубины о головы друг друга только ради одной из них, не замечая других. Потом идут в ход мечи, топоры, затем вовсе собираем дружины, начинается кровавая резня, горят поля, дома, села, потом — города, наконец огромные войска заливают кровью целые страны, и вот уже исчезают с лица земли племена и народы...»

— Ладно, — сказал он тяжело, — против этой болезни есть только одно средство.

— Какое?

— Потеряв голову от первого же взгляда на женщину, надо посмотреть еще разок.

Колоксай, не поняв замаскированного жала, ответил честно:

— Я смотрел! И душа моя воспламенилась, как сухая береста в огне!

— Тогда ты безнадежен, — вздохнул Олег.

— Я чувствую, что это и есть моя судьба!

Олег сказал тяжело:

— Мне кажется, я начисто лишен того, что все называют чутьем... Я признаю только то, что на знании. На понимании! Но все же... чутье это или предвидение, но эта женщина приведет тебя к гибели.

Колоксай, не слушая, жадно смотрел сквозь ветки.

— Она прекрасна...

— Это твоя гибель, — повторил Олег. — И, боюсь, не простая.

— Не простая?

— Не от меча, — пояснил Олег. — Не в бою, когда смерть приходит мгновенно, в пылу схватки. Бывают и гадкие смерти.

— И пусть! — воскликнул Колоксай. — Эх, не понимаешь... Да разве может быть на свете более славная гибель, чем из-за красивой женщины?.. Это же выше, чем драться за престол, за земли, за богатства!.. Потому что и престол, и земли, и богатства бросаем к ногам женщины, чтобы только улыбнулась нам!

Олег смотрел хмуро. Когда дуб роняет желуди — понятно, но когда человек тоже дуб, хотя Род вроде бы для человека готовил место повыше дуба...

— Нам надо узнать от нее кое-что, — напомнил он. — И уйти.

В голосе его чувствовалась безнадежность. Колоксай даже не повернул головы, но от него пахнуло волной презрения:

— Да, в этом весь ты... Подойти к самой красивой женщине мира только затем, чтобы спросить у нее дорогу до соседнего села!

— До села я знаю, — ответил Олег серьезно, — при чем тут село? Разве мы в село шли?

Колоксай простонал сквозь зубы от великой тупости этих людей, что зовутся мудрецами.

— Да не в село... Черт бы тебя... Пусть до сокровища! Пусть до самого великого сокровища, чуда, что еще есть на свете... но если она и есть высшее сокровище?

Олег сказал деловито:

— Тебя убьют ее слуги.

— Если сумеют.

— Сумеют, — заверил Олег. — Как ни велика твоя доблесть, но здесь собраны тоже лучшие богатыри их царства. А ни один герой не выстоит, если навалятся со всех сторон... да еще утыкают стрелами с крыш домов, завалят бревнами. А я видел на крышах даже старые мельничьи жернова.

Спина Колоксая на миг пошла буграми мускулов, но те разом исчезли, как волны в лесном озере.

— Это будет прекрасная смерть, — прошептал он. — Надеюсь, когда я буду умирать, она подойдет и взглянет на меня... Хотя бы для того, чтобы понять, кто же такой этот чужак, что погиб, чтобы обратить на себя ее внимание... Если ты в самом деле желаешь мне счастья, помоги мне!

— Как? — буркнул Олег.

— Соедини нас!

— Как? — повторил он.

— Не знаю, но ведь ты волхв? Я хочу, чтобы она стала моей женой. Я согласен умереть в первую же ночь, но чтоб успеть взять ее за руку, смотреть глаза в глаза, сказать все, что у меня на сердце... А ты наконец-то отделаешься от меня. Я же вижу, не спутник тебе, не защита, а только помеха.

— У нее четыре груди, — сказал Олег безнадежно.

— Да, — согласился Колоксай мечтательно.

— Лучше бы остался у Минакиш, — вздохнул Олег, — у той всего три.

— Нет, — возразил Колоксай, — ты ничего не понимаешь!

— Как не понять, — пробормотал Олег. — До четырех и я считать умею. Эх, Колоксай...

«Чего я с ним нянчусь, — сказал себе зло. — Этот крепыш с румянцем во всю щеку тоже урод: плод любви дурака и богини. Только его уродство... или необычность где-то внутри...»

— Ты поможешь? Помоги, ты же волхв!

— Ладно, Колоксай. Ты решил, я отговаривать не стану. У меня своя дорога, что мне до тебя?.. Издохнешь так издохнешь. Здесь, где ни ступи, могила героя. Или просто меж кустов белеют кости самых отважных и самых сильных...

Что-то бормоча, он отполз, все так же неслышно растворился среди кустов. Колоксай за нарочито грубыми словами уловил нежность, которой этот красноволосый старается не дать дорогу.

Олег вернулся вскоре, обеими руками прижимал к груди спелые яблоки. Колоксай смотрел с надеждой и недоумением. Олег хладнокровно выбрал самое спелое, поднес ко рту, захрустел. Брызнуло соком. Душистый запах потек по воздуху, над головой закружилась пчела.