Юрий Никитин - Откровение

Томас прошептал:

— Магия ушла?

— Ясность, — повторил Олег. — Это не магия. Я вижу грядущее... как ты видишь огромную яблоню, если при тебе сажают отводок, как видишь статного боевого коня, хотя перед тобой провели годовалого жеребенка... Но, Томас, жеребенок может издохнуть через неделю, и твое видение рыцарского коня может оказаться ложным. Так что не больно доверяй таким видениям. Я сам на них не слишком полагаюсь!

Томас прошептал мертвым голосом:

— Пока что ты не ошибался.

Он силился улыбнуться, губы как замерзли, пока не тряхнул головой и не сказал себе яростно: лишь бы добраться до Яры! А там, будь что будет. Останется ли с нею в аду, погибнет ли как рыцарь или как невольник... но с пути не свернет.

— Томас...

— Все хорошо, — сказал Томас. К собственному удивлению ощутил, что голос снова звучит сильно и мужественно... — Может быть, это враг насылает ложные видения! Страшится, что ворвемся в его логово и схватим за глотку!

— Да-да, — поспешно, слишком поспешно согласился Олег.

Они не смотрели друг другу в глаза. Калика невесело помешивал прутиком уголья, багровый свет подсвечивал снизу, делая лицо особенно жестоким и мрачным. Но зеленые глаза были мудрыми и кроткими. Крупные угли рассыпались на куски, обнажая пурпурные бока, подсвеченные изнутри, искорки выпрыгивали и пытались ухватиться за стебельки сухой травы.

Томас вытащил меч и рассматривал кое-где зазубренное лезвие. Рукоять блестела, отполированная частой хваткой. Шершавая ладонь стерла некогда затейливый узор, надо бы заново, чтобы не скользнуло в потной ладони...

Олег внезапно упал на спину, в воздухе мелькнули подошвы сапог, и в следующее мгновение он, перевернувшись через голову, вломился в темноту... Послышался треск ветвей, далекий вскрик. Томас с мечом в руке встал спиной к костру, ругая себя последними словами, что смотрел в пламя, а теперь перед глазами пляшут огненные мухи размером с индюков. На всякий случай пригнулся, чтобы не служить мишенью невидимого стрелка, если такой отыщется.

Потом послышались шаги, калика топал нарочито громко, чтобы рыцарь сдуру не рубанул сперва, а потом не начал рассматривать. Томас видел, как с той стороны в освещенный красным круг вдвинулся лохматый Олег, за собой тащил невысокого тщедушного человека. Лицо несчастного было перекошено ужасом, одна рука болталась, из локтя сочилась кровь.

Олег встряхнул его за шиворот:

— Подсматриваешь?

Человек вскричал жалобно:

— Я еще ничего не успел!.. Я только-только приблизился!.. Пощади! У меня семья, дети... У меня три дочери, которых надо пристроить, выдать замуж. Одна не совсем удалась... мне надо заработать ей на приданое...

Томас слушал сочувствующе, калика тоже. Потом калика вздохнул печально:

— Нужна была подработка?

— Да, — кивнул человек преданно, — да!

Калика вздохнул еще печальнее:

— Ох, эти вечные противоречия между «хочу» и «надо»...

Он взялся другой рукой за шею пойманного, Томас успел увидеть быстрое движение, послышался хруст, а калика, выпустив безжизненное тело, переступил и сказал буднично:

— Как там, не подгорело?

Томас нервно сглотнул:

— Нет-нет, ты вернулся быстро... Ты... убил его?

— Всего лишь сломал шею, — успокоил калика.

— Э-э... ты не слишком... жесток?

— Больше денег — больше риска. Ты ж не смирился с потерей, идешь?

Томас вздохнул, зябко повел плечами:

— Иду, но чую такие же добрые пальцы на своей шее.

Он выгреб прутиками мясо, а калика, зашвырнув тело неудачника далеко в темноту, выбрал ломоть побольше, снова уставился в огонь добрыми печальными глазами.

В ночи хрипло и рассерженно прокричал петух. Томас не успел удивиться, откуда в степи домашняя птица, как в воздухе начало что-то меняться. Сильнее стал запах сырой земли, дохнуло запахом свежей травы, затем под ногами дрогнуло, в глубинах прокатилась легкая дрожь. Что-то заворчало, послышался далекий шорох, будто из глубин земли, как со дна озера, всплывает смытое с берега паводком огромное дерево.

Олег зябко передернул плечами. Томас чувствовал как отшельник подобрался, словно готовился без разбега вскочить на скачущего мимо коня. Дыхание стало прерывистым. Взлохмаченная голова на фоне блекнущих звезд казалась головой чудовища.

— Я слышу... — начал Томас.

В полете стрелы земля взвихрилась, словно песок на дне реки. Бесшумно поднялась голова, плечи, возделся недвижимый человек, он продолжал расти, и вот уже из земли поднялись настороженные конские уши...

Томас затаил дыхание. Там высился залитый светом луны и звезд огромный всадник. Конь — воплощение дикой мощи, всадник чем-то похож на Олега: в звериной шкуре, широк в плечах.

Он выглядел чудовищно мощной монолитной глыбой, но Томас со страхом видел, как на краях исполинской фигуры просвечивают звезды. А одна, особенно яркая, светила прямо через его грудь. Всадник что-то сказал, словно выдохнул, в голосе было страстное нетерпение, счастье, и Томас понял, что сейчас они с конем сорвутся с места и ускачут в степь.

Калика кашлянул, негромко сказал что-то на странном языке, которого Томас никогда не слышал даже у сарацин, но чем-то смутно знакомом.

Глаза всадника, яркие, как звезды, отыскали неподвижные фигуры Томаса и Олега. Пальцы задержались на поводе, а конь нетерпеливо фыркал и рыл копытом яму.

— Кто вы, — спросил всадник, — и что делаете на моем кургане?

— Скиф, — сказал Олег, — это я, Вещий Олег.

Всадник кивнул замедленно. Томасу почудилась в голосе всадника настороженность:

— Узнаю. А кто с тобой?

— Храбрый англ по имени Томас. Он почти не знает нашего языка... ну, сам понимаешь, сейчас никто уже не знает, как говорили скифы. У меня к тебе просьба, Скиф.

Всадник протестующе помотал головой:

— Нет, Олег. Всего лишь раз в году меня отпускают наверх, чтобы я мог потешить душу в бешеной скачке!.. Я успеваю... я многое успеваю увидеть, я чувствую запахи, успеваю увидеть все цвета жизни... а ты и без моей помощи все сделаешь.

Томас видел, как лицо Олега омрачилось. Ему показалось, что калика готов, но из ложного стыда не решается сказать, что чувствует себя беспомощным, что столкнулся с силой, которая только сейчас вошла в мир и весь перевернула, и что на этот раз терпит сокрушительное поражение.

Олег коротко взглянул на Томаса, под кожей вздулись рифленые желваки. Прорычал совсем не по-отшельнически:

— Скиф... Когда-то для тебя вкус крови и запах пожаров был слаще всего на свете!

Всадник покачал головой:

— В том мире никто не знает вкуса горячей крови.

— И ничто не горит?

Скиф обратил к нему темные очи, Томас застыл, видя как вместо глаз блещут две звезды. Гулким голосом, словно говорила сама ночь, всадник ответил медленно: