Юрий Никитин - Откровение

Томас отпустил на землю, сунул под нос железный кулак:

— Понюхай, чем пахнет? Вздумаешь обмануть, я тебя расплющу на милю в длину.

А Олег спросил заинтересованно:

— А чего ты... дело прошлое... так страшишься пропасти? Все равно, клочья сползлись бы обратно, кости бы срослись... постепенно.

Черт вытер дрожащей рукой лоб, ответил быстрым испуганным голосом:

— Ты боишься боли... я боюсь высоты. У меня все обмирает, когда подхожу к краю пропасти. Боюсь до свинячьего писка, но так и тянет туда броситься. Внутри все леденеет от ужаса, а ноги все равно просятся шагнуть...

Он вздрогнул, обеими горстями смахивал крупную испарину. Олег не подал виду, что уловил зловещий подтекст. Черт, а он такой не один, знает о нем слишком много. Знает слабые места, как будто здесь кто-то уже готовится к его приходу.

— Веди, — разрешил он, — где твой Сатана обитает?

— Если ангелы на облаках, — ответил черт, — то наши — в пропасти. И чем главнее, тем глубже.

Томас хмыкнул, черт отшатнулся, вдруг да снова начнет свои сарацинские штучки, Томас же поправил перевязь, рукоять меча торчала над левым плечом, гордо выпрямился. Лицо светилось молодой отвагой, в глазах были боль и отчаянная решимость:

— Надо идти, Олег?

— Запомнил, — сказал Олег с глубоким удовлетворением. — А говоришь, от философии голова пухнет. Эй, тебя как зовут?

— Иаред, достойнейший...

— Ого! Не тот ли?

— Меня назвали в его честь, — ответил Иаред скромно. — Очень был великодушный и добрейшей души человек. Мухи не обидел!

Олег сказал предостерегающе:

— Потому и вымер весь. А потомство пошло от его брата Ноя, тот не был добрейшей душой. Все понял?

— Понял, — ответил Иаред упавшим голосом, вздохнул, — а как было бы хорошо, если бы Ной утоп, а ковчег построил Иаред...

Через несколько шагов впереди послышались голоса. Осторожно выглянув, они с Томасом рассмотрели три широкие ямы с оплавленными краями. Возле одной лежал старый хромой черт, сонный и вроде бы даже пьяный, там было тихо, возле второй ямы стоял ряд молодых чертей. Время от времени оттуда пытался вылезли человек, черти с удовольствием втыкали к него трезубцы, Томас слышал отвратительный хруст, когда острое железо втыкалось в плоть, и несчастный с криком летел вниз.

Возле третьей творилось что-то дикое. Черти стояли в три плотных ряда. Из норы постоянно выскакивали люди. Иные с помощью других ухитрялись перескакивать через головы первого, а то второго ряда, но их доставали трезубцы третьего. Черти в мыле, мокрые, запыхавшиеся, мускулистые тела лоснились от пота. Все лупили трезубцами, не переставая, передохнуть никому не удавалось.

Томас ахнул:

— Что здесь творится? Отвечай!

Иаред проблеял услужливо:

— Не извольте гневаться, ясновельможный! В этой яме казнятся согрешившие иудеи. Подлые, гадкие, вы ж знаете! Ну, они народ дружный, помогают друг другу. Когда один приподнимется на ступеньку, сразу других тянет...

— А во второй?

— Там европейцы, ясновельможный. Всякие там рыцари... э-э... доблестные рыцари, наделенные всяческими добродетелями. Но гордые европейцы каждый сам по себе, потому выкарабкиваются в одиночку.

Томас указал на старого черта, что дремал возле первой норы:

— А почему оттуда не лезут?

— Там славяне, — ответил Иаред.

Он умолк, словно уже все было понятно, но Томас грубо тряхнул его за шиворот:

— Ну и что? Не поверю, что славянам нравится в дерьме сидеть!

— Кому нравится? — удивился Иаред. — Просто у славян, особенно у русских, тоже одна особенность... Как только один начнет вылезать, другие тут же за ноги стаскивают обратно.

Томас покосился на помрачневшего Олега, сказал грозно, скрывая смущение:

— Ладно, пошли дальше. Да не вздумай пикнуть! Враз зашибу.

Внезапно быстро потемнело, Томас успел увидеть, как огромная темнолиловая туча наползла на край луны, серебристый свет мерк с каждым мгновением. Олег сказал с досадой:

— Привал. На всю ночь.

— Олег, надо идти...

— Не видишь, туча надолго?

В молчании, раздраженные и голодные, они выбрали место почти наощупь, легли. Олег связал пленного Иареда, повозился, устраиваясь, везде камни, там давит, тут колет, сказал еще раздраженнее:

— Давай, сэр рыцарь взглянем с этого утеса.

— Ты ж сам сказал, что ни черта не видно!

— А там звезды падают...

Томас не понял, при чем тут звезды, но поднялся, заинтересованный против воли. Калика взобрался на скалу, все равно хоть глаза выколи, Томас готов был взорваться бранью, он не звездочет, к тому же и звезд нет, одна сатанинскаяя темень, но калика вдруг сказал негромко:

— Ничего, тот пернатый рассказал достаточно... Хорошо, что ты не дал мне его прибить сразу. Я еще малость кожи посдираю, все скажет! И так всего пару ребер сломал, да глаз выбил, а он уже почти всех выдал!.. Правда, зубы уже повыламывал и ногти с пальцев посрывал... Сегодня к утру узнаем, кто за нами начал охоту...

Томас раскрыл рот, калика заговаривается, но ощутил предостерегающий толчок в бок, поперхнулся:

— Гм... Да... Ты такой...

— Правда, с какой целью, — продолжал калика, — вряд ли такая тля знает, но нам главное узнать, кто...

— Точно, — промямлил Томас, уже начиная понимать, что Олег говорит для ушей пленника. Правда, непонятно, зачем. — Ты, язычник, любишь мучить...

— Надо, — вздохнул калика лицемерно. Томас чувствовал в темноте, как он со смирением сложил ладони, будто собирался помолиться. — Ох, нам это очень надо.

Томас прошептал одними губами:

— Что ты хочешь?

— Я связал его так, — прошептал Олег, — чтобы смог распутать узлы.

— Так он же сбежит?

— А он тебе нужен? Пусть бежит, зато тот, кто стоит за всем этим, до утра должен успеть...

— Что успеть?

— Не понял? — удивился Олег. — Какой же из тебя король, ежели коварства в тебе меньше, чем на жабе перьев? Тот, главный, явится добить нашего пленника. Того, в перьях. Пока мы не успели узнать имя главаря.

Томас с осуждением покачал головой:

— До какой подлости додумался, надо же... И пленника добил, и новую добычу на дохлого живца ловить хочешь. Думаешь, этот горбатый такой дурак?

— А что делать, если мы двое такие умные?

— Умные? — удивился Томас.

— А разве не мы сами полезли в ад? — в свою очередь удивился Олег. — Это ж какими умными надо быть! Тихо, кажется, развязался... Дурак, еще и выжидает. У меня уже шея затекла отворачиваться.

Он с усилием выломал голыми руками острый выступ, подкинул камень в руке. Голос был довольный и громкий:

— Вот этим я сейчас вспорю ему брюхо... Люблю кишки наматывать на свой посох!

За их спиной послышался вскрик, шорох камешков, топот ног. Томас обернулся, засвистел как гончим псам, заорал: