Юрий Никитин - Откровение

Томас потащился, стискивая зубы, ибо в боку колет как ножом, одно-два ребра сломаны, на ногу хоть не наступай, калику слушал вполуха, сам разбирайся с загадками, к тому же пошли вдоль гигантских следов копыт, Томас невольно всматривался, наконец Олег озабоченно оглянулся:

— Не отставай, следопыт.

— Не пойму, — пробурчал Томас тоскливо, — не галоп, не рысь, не иноходь... Я думал, что в конях разбираюсь.

— Может быть, грунь, — предположил Олег, он даже не смотрел под ноги.

— Какая к дьяволу грунь! Копыта слишком разные. Я насчитал восемь! А конь все равно один.

Калика наконец изволил опустить взор, скользнул по отпечаткам:

— Так это Хермод скакал. Торопился освободить своего брата Бальдура. На Слейпнире, понял?

Томас озадаченно кивнул:

— Ага, ясно. На Слейпнире. За братом, тоже ясно. Но почему восемь копыт?

— Потому что восемь ног, — удивился калика.

— Степняк?

Калика пожал плечами:

— Вообще-то да... Их племя вышло из-за Дона, только не британского, а другого, азиатского. Но когда перекочевали на север... через всю Русь прошли!.. то из степняков стали настолько оседлыми, что на коней не научились садиться вовсе. Разве что Один все еще иной раз ездил на своем Слейпнире, да сыну Хермоду позволял изредка... А вот старший сын уже вовсе — не поверишь! — на двух здоровенных козлах.

Далекие удары тяжелых молотов раздавались справа и слева. Томас чувствовал, что не сколько разыскивают дворец Вельзевула — у дьявола обязательно должен быть дворец с множеством слуг! — сколько бредут наугад. Калика часто останавливался, а если делал движение рукой, Томас послушно нырял в щель, затаивался с мечом наготове.

Лунный свет был все так же слаб, но в этот раз темные фигуры чертей шли так близко, что Томас мог бы дотянуться до любого. Все в черных доспехах, настолько закопченных, что ни единого блика, вооружены топорами на длинных рукоятях. Только у двоих щиты, простые деревянные. Обтянутые кожей. Впрочем, он помнил из рассказов дяди, что у славного англа Спартака, который поднял восстание в Риме, щит был из ивовых прутьев, покрытых корой дерева, как и у всего его войска. Но сумели победить римские легионы, так что простое вооружение чертей-латников еще не говорит об их слабости.

Томас проводил долгим взглядом массивные фигуры. Шлемы тоже только у двоих, простые, без личин или бармиц, конечно — без гребня и перьев. У остальных настолько лохматые головы, будто рога торчат во все стороны.

— Не могу поверить... — прошептал Томас.

— Во что?

— Что эти мерзкие рожи некогда были гордыми ангелами в блистающих доспехах. Которых Господь низверг за гордыню сверкающим копьем на землю. Неужто хоть час терпел подле себя эти морды? Вон у того страшнее, чем у МакОгона!

В темноте пробурчало:

— Низвергли, может быть и светлого... разве что с пятнышком размером с маковое зернышко, а здесь во злобе и жажде отмщения такое наплодишь... Да и сами низвергнутые... Злоба да жажда расквитаться могут еще и не в таких чудовищ превратить! Помню, один мудрец... его считали мудрецом, когда возжаждал отомстить одному из владык, в такое превратился... Человек и то опускается, а что хочешь от черта?

Когда дробный перестук копыт удалился, Томас предложил:

— Рискнем короткими перебежками от меня до следующего дуба?

Калика чему-то хмыкнул, сказал загадочно:

— Люблю людей в доспехах. Такое от них слышишь... Ладно, только по краю котлована.

Снизу поднимался тяжелый запах пота, испражнений. Стук превратился в неумолчный грохот, почва постоянно тряслась. Лунный свет серебрил вершины камней, а в самом котловане было темно. Они долго лежали, всматриваясь до боли в глазах, уже плавали цветные пятна от напряжения, наконец медленно стало проступать копошащееся месиво человеческих тел. Тускло поблескивали кирки, молоты, часто вспыхивали короткие багровые искры. Томас заметил, что калика вслушивается в доносящийся снизу шум, выуживая крики, слова, жалобы, стоны.

— Что-то понял?

— Ерунда, — отмахнулся Олег. — Это тритонисты, пальписты, левоходники...

— Что-то? Говори по-человечески.

— Я и говорю, разве не понял? Здесь собрали тех, кто поклонялся тритону, когда надо было поставить жертву протею. Еще тех, кто обошел храм Аспы слева, когда надо справа, кто небрежно затесал кол перед статуей Теплакенапа...

Голос рыцаря в темноте прозвучал так рассерженно, что Олег на миг увидел багровое свечение:

— Черт бы побрал... Какой тритон, какая Аспа? Этих несчастных все еще терзают?

— Как видишь.

— Но уже нет никакой Аспы!

— Как видишь, — повторил Олег, — никому не нужно прошлое. Как бы высокопарно о нем не говорили. Эти люди заброшены. Мир изменился, законы и мораль изменились... Их грехи даже ваша злая церковь не признает грехами, но они все еще терзаются в муках... И так будет.

— Но почему? — прошептал Томас возмущенно.

— А никому не нужно прошлое, — ответил Олег мертвым голосом. — Что бы ни говорили. Как и мы будем не нужны новому поколению. Как и те не будут нужны следующим...

Томас покачнулся от волны горечи:

— А как же, мол, без знания прошлого нельзя понять будущего?

Калика отмахнулся:

— Умничают. Жрать-то всем хочется. В прошлом не было тех проблем, о которые расшибаем головы сейчас, так что опыт прошлого неприменим. Так, всего лишь история... Собрание анекдотов.

Грохот молотов то приближался, то уходил в сторону. Луна иногда пряталась надолго, в эти мгновения они проскакивали открытые пространства, иной раз едва не сталкиваясь с деловитыми чертями. На кольях висели отрубленные головы, кровь темными струйками бежала по дереву, лица дергались в судорогах, в выпученных глазах стояла боль. Они провожали двух людей покрасневшими белками, губы кривились, но не хрипа не вылетало из перекошенных ртов, лишенных глоток...

Дальше лунный свет выхватил из тьмы ряд высоких кольев, белесые, как придонные рыбы, тела на вершинах. Чем ближе подходили, чем больше холодела кровь от хрипов и стонов несчастных, что постоянно чувствуют, как заостренное дерево разрывает им плоть. Олег шаг не прибавил, лишь чуть отвернул голову, а Томаса трясло, он схватил себя обеими руками за голову и сжал, пытаясь заглушить страшные звуки рвущегося мяса, и только страх, что уже отстал от калики заставил ослабевшие ноги двигаться быстрее.

В одном месте Томас успел увидел прикованного к стене огромного человека. Широкие плечи и могучая грудь говорили о его великих достоинствах, как могучие руки — о исполинской силе. Томасу почудилось, что тело прикованного словно бы струится, лишь потом понял с содроганием, что тот с ног до головы покрыт полчищами злых ос.

Калика кивнул привязанному великану: