Наталья Павлищева - Кровь и пепел

По моему взгляду Лушка сразу поняла, что я «забыла» правила игры.

– Щас научу!

На земле тут же появился квадрат, в углах и посередине каждой из сторон которого сестрица нарисовала жирные точки. С березки были сорваны три листочка, с осинки еще три.

– Тебе какие?

– Все равно.

– Тогда бери эти, я осину не люблю.

Если честно, то я тоже, но раз уж сказала, что все равно…

Правила оказались исключительно простыми, нечто вроде крестиков-ноликов, только в своем варианте. После жребия, который выпал мне, Лушка объяснила:

– Кладешь свой листок на ямку, потом я свой, потом ты… Но только надо так, чтобы не дать другому выложить в ряд крылья мельницы. А самой ухитриться. Поняла?

Конечно, при этом сестрица ловко положила мои листочки исключительно глупо, а свои немедленно выстроила в нужную линию, объявив, что она выиграла, потому теперь будет класть листочки без всякого жребия.

Если честно, то я поняла не из сумбурных объяснений Лушки, а по тому, как она эти листочки укладывала. Элементарные крестики-нолики, только точками и листочками.

Следующие полчаса Лушка маялась, пытаясь выиграть у меня, потом заявила, что я вру и все помню, а потому это все не считается и надо играть в большую мельницу.

– Луш, я правда только сейчас вспомнила правила. В большой также? – поинтересовалась я, наблюдая, как разровненная земля перед нами расчерчивается тремя квадратами, вписанными один в другой так, чтобы точек получилось в три раза больше. Я уже прикинула, что выстроить здесь такие же линии будет просто невозможно, но Лушка уже деловито заменяла наши фишки новыми. Листья березы и осины не так уж отличаются друг от дружки, вместо осины в ход пошли дубовые. Теперь их было по девять, а в правилах нашли усложнения. Мы выставляли по одной фишке по очереди, все также стараясь образовать линию или не давая это сделать сопернице, а когда все фишки были выставлены, начались сами ходы. Но еще до этого я показала Лушке, что у меня уже есть линия. Та сокрушенно вздохнула:

– Забирай у меня любой листок.

– Любой?

– Любой…

Я милостиво забрала тот, который не грозил образованием сплошной линии у сестрицы. Лушка возмутилась:

– Ты чего в поддавки играешь? Бери нормально!

Пришлось подчиниться, я тоже терпеть не могу, когда мне откровенно поддаются, возникает ощущение, что тебя держат за дуру.

– А, ты так? Ну, держись!

Ходить можно было только по линиям, передвигаясь каждый раз на шаг и все так же стараясь выстроить линию. Но когда я показала сестре на еще одну линию у меня, та заорала с восторгом:

– А два раза одну и ту же мельницу нельзя!

Оказалось, что два раза на одну и ту же линию выстраивать фишки нельзя.

– А чего же ты сразу не сказала?

– А ты не ври, что не помнишь! Если бы не помнила, так не играла бы!

Мы чуть не поссорились. Во мне вовремя проснулась взрослая тетка, укорившая:

– Ай-ай-ай… связался черт с младенцем! Сколько ей лет и сколько тебе. Не стыдно?

Было стыдно, я играю в шахматы, а с Лушкой спорю из-за простеньких крестиков…

Обошлось, я, почти не поддаваясь (во всяком случае, Лушка этого не заметила), позволила ей выиграть дважды, перемежая свои проигрыши с выигрышами. Лушке понравилось. Показать ей, что ли, крестики-нолики? Показала. Понравилось тоже. Поскольку это было внове, мы принялись играть в крестики-нолики, где поддаваться стало куда сложнее.

Морской бой тоже понравился, правда, обозвать его пришлось просто сражением, а корабли заменить лучниками. В него мы играли, усевшись друг к дружке спинами. Вот так игры тринадцатого и двадцать первого веков взаимно проникали.

Наше занятие увидела Любава, тут же пристала, требуя объяснить, во что это мы играем. Пришлось показывать. Вообще-то от постоянных приставаний младшей сестрицы нас избавляло только наличие у нее закадычной подруги-ровесницы, иначе Любава была бы хвостиком, и очень привязчивым.

Жизнь пошла очень мирная, мы бились мечами у Вятича в дружине, занимались счетом и чтением, играли или дурачились… Но у меня росло ожидание какой-то неприятности. Так бывает, когда среди полного благополучия вдруг появляется опасение, маешься сама не знаешь отчего, просто душа чует что-то надвигающееся. А я именно так и чувствовала – надвигающееся. Свадьба, что ли? О том, в каком году я живу, как-то подзабылось…

От Чернигова до Брянска плыли ладьями по Десне, а уж там пришлось до Жиздры и вдоль нее идти на конях берегом. Но это не беда, к Козельску дороги наезжены с разных сторон, город на перепутье торговых путей.

Ехали малым числом, не таскать же за собой всю дружину, если по делу в Чернигов? К тому же оголять город не стоило, мало ли что… Но воевода хорошо знал своих людей, сам их воспитал и обучил, каждый стоил десятка, а потому опаски не было. Его дружинники не заснут у ночного костра, не проглядят вражину в случае чего. Да и сам воевода тоже все слышит что днем, что ночью.

Вечером десятник Димитрий кивнул в сторону:

– Ласточки низом. К дождю.

Кто-то вздохнул в ответ:

– Да, ежели польет, вборзе не поскачешь…

Им не надо было «вборзе», торопиться некуда, но все же хотелось домой и не хотелось мокнуть. А мокнуть пришлось, потому что разбудил мелкий дождик. Дорога мигом раскисла, воевода распорядился ехать осторожней, скользко, коням бы ноги не повредить. Поднявшийся ветер пригнал крупный дождь, пришлось и вовсе вставать и прятаться, чтобы не вымокнуть без толку.

Пока пересиживали дождь, воевода Федор совсем задумался. Десятник лишь косился на него, не решаясь спросить, о чем. Неужто что о Чернигове неладное услышал?

Вообще-то в Чернигове действительно слухи неладные про новую напасть, что с востока снова половцев теснит, но воевода думал не о том, а о самом себе и своей семье…

На Руси давно спокойствия нет. И вовсе не из-за половцев, к их набегам уже привыкли, знали, что придут по весне, как только пригонят своих коней от Теплого моря, готовились, загодя высылали в Степь свою разведку, стереглись. Редко когда удавалось застать русские крепости врасплох, а осаждать половцы просто не умели, да и что толку сидеть под стенами? Грабили округу, иногда со злости жгли что ни попадя и снова уходили в свою степь.

Иное дело свои русские князья. Ольговичи и Мономашичи словно псы цепные друг на дружку ярятся уже сколько лет, и ведь каждый, кто силу брал, города разорял и сжигал подчистую, а людей в полон уводил. Но не холопами на свои дворы, а чаще населял земли боярские уведенными, заставляя ярмо тянуть. Так едва не половина Суздальской Руси населилась – чужими людьми наводнилась после набегов. Даже реже к булгарам за добычей стали ходить, чем на своих же русских.