Олег Верещагин - Скажи миру – «нет!»

Я прыгнул плечом к плечу с высоким парнем, мельком бросил на него взгляд, увидел шрам на щеке, удивленную улыбку и крикнул:

– Привет, Басс!

– Ребята! – заложило у меня ухо от отчаянного клича. – Олег вернулся! Ро-о-ось!!!

– Он умирает, – тихо сказала Радица и сделала шаг в сторону, давая мне дорогу. Широко посаженные карие глаза девушки смотрели скорбно, но в то же время изучающе, почти враждебно. – Пройди, он хочет говорить с тобой…

Я вытер лицо рукавом куртки. Как во сне скользнул взглядом по знакомым и незнакомым лицам, окружившим меня в колеблющемся свете костра. Блестело оружие, слышалось сорванное дыхание, пахло мокрой кожей, потом, сталью, кровью… Я еще ни с кем не успел обняться, никому не успел пожать руку… И не до этого стало сейчас.

– Борис, – сказала Радица за моей спиной и все-таки заплакала, оттолкнула меня и упала на колени возле заваленного пышной грудой шкур топчана.

На нем лежал тот самый темноволосый парень. (Я, кстати, почти не удивился, узнав, что он и есть Борис, здешний князь.) Его кое-как перебинтовали (я узнал руку Ингрид), но разрубленные ребра и легкое так просто не починишь, и расколотый череп – тоже. Тем не менее Борис был в сознании и даже улыбнулся, увидев меня.

– Я так и подумал, что ты Олег. – Он говорил по-болгарски, но я понимал без усилий. – Еще я думал, как мы уживемся вместе, когда Вадим сказал, что отправляется за тобой… – Он трудно сглотнул, и я вдруг отчетливо понял, что он держится на этом свете каким-то запредельным усилием, на какой-то тоненькой ниточке… – Но вот видишь, уживаться нам не пришлось… – Борис закашлялся и выплюнул кровавый сгусток. Радица, продолжая всхлипывать, бросилась к нему с платком.

– Я не стремился к этому, – искренне сказал я, – и с радостью подчинялся бы тебе.

– Не придется… – с трудом сказал Борис. – Я хотел сказать… теперь все на тебе… и не бросай… моих, кто еще остался…

– Клянусь, что они будут такими же «моими», как и мои старые друзья. – Я сжал холодную сухую руку Бориса.

И понял, что он мертв.

– Умер. – Я поднялся на ноги и повернулся к остальным. Радица тихо плакала, лежа лбом на плече мертвого. – Теперь я – ваш князь.

Ответом мне было молчание. Не неприязненное, нет. Печальное, и я их понимал, поэтому просто обвел всех взглядом, с облегчением убедившись, что «мои» все целы. Чертовски приятно было вновь видеть знакомые лица, хотя не хватало Сергея, Андрея…

Я правда этого не хотел.

Обведя всех взглядом еще раз, я вздохнул:

– Мне бы хотелось познакомиться с теми, кого… кого я еще не знаю. Не думаю, что вам много обо мне рассказывали – я вообще-то не собирался возвращаться, удрал в большом гневе, со всеми перессорившись. Но уверяю вас, что я человек довольно мерзкий: занудный, придирчивый, самоуверенный и упертый…

– Это все правда, – буркнул Басс, и я, заметив, что кое-кто слабо заулыбался, мысленно поставил себе «плюс» и продолжал:

– Конечно, это будет выглядеть очень официально и немного смешно… но я попрошу всех по очереди мне представиться. Радицу я уже знаю… – Я ощутил сильное неудобство от того, что веду этот деловой разговор, стоя спиной к трупу хорошего, смелого парня, погибшего, чтобы спасти меня, Танюшку и Вадима… – Я выдержал паузу и продолжил: – Я понимаю, что… В общем, я не хотел такой чести. И я готов ее уступить любому из вас. Но если желающих нет… – Я еще раз примолк и молчал довольно долго, пока темно-русый синеглазый мальчишка, невысокий, но широкоплечий, не сказал вдруг:

– Видов… Видов Земич, я серб…

Черноволосый стройный парнишка со свежей раной на левом виске, зашитой, но не забинтованной, обнимавший медно-рыжую большеглазую девчонку, кивнул:

– Меня зовут Ясо, а она – Клео, мы греки.

– Иван Топлодольский, – представился черноглазый, но светловолосый худенький мальчишка моих лет, – я из Болгарии.

– Раде Рачацки, я македонец, – назвался высокий голубоглазый красавец с девичьим, нежным и смуглым лицом.

– Я Мило… – начал мальчишка, стоявший у входа, а тот, который стоял рядом с ним и был очень-очень похож, продолжил:

– …а я Боже, мы сербы, и наша фамилия Бранковичи…

– Я Зорка Коржич, тоже из Сербии, – последней назвалась стройная высокая красавица.

– А где Ристо? Где Харт? – вклинился Вадим, оглядываясь, словно впервые.

– Они погибли на опушке, – сказала Ирка Сухоручкина. – Не добежали… И Саша, и Анте с Марицей, и Гинтис…

Вновь опустилась тишина. Ирка добавила:

– А Генчо убили уже здесь, во время штурма. – Она кивнула в сторону, и я увидел у стены ранее незамеченное тело, закрытое шкурой.

– Вот как… – Вадим провел рукой по глазам.

– Я не сказал еще кое-что, – вновь вклинился я. – Я обращаюсь сейчас к своим старым друзьям. Вадим, Арнис, Игорь, Ольга, Андрей, Сергей, Джек, Лена, Наташка, Ирина, Ингрид, Вильма. Я хочу просить у вас прощения, – обведя всех названных взглядом, я увидел, что они застыли, переглядываясь. – Я хочу просить у вас прощения за то, что бросил вас. За то, что по моей вине ушли наши друзья. За то, что позволил сиюминутному раздражению говорить моим языком. Вот что я хотел сказать.

Тишина стала смущенной. Потом Басс сказал:

– Вообще-то, Олег… вообще-то мы тут все время думали, что это мы виноваты…

– Но мы принимаем твои извинения, – добавила Ленка Власенкова.

А Джек с усмешкой заключил:

– Если ты примешь наши.

– Их еще не меньше сотни. – Раде повел рукой в воздухе. Я искоса посмотрел на македонца; он ответил мне невозмутимо-холодноватым взглядом.

Для себя я уже составил мысленные портреты всех «своих новеньких». Видов Земич – немногословный, предпочитает делать, а не говорить, может быть, слегка ограниченный, но скорее просто из молчунов… Ясо Сарагис – храбрый, романтичный, вспыльчивый, очень любит Клео… Клео Бальи – преданная, верная, буквально созданная для поддержки «своего» парня девчонка… Радица Милованич – «хозяйка», чем-то похожая на Ленку Власенкову, только сейчас долго еще будет «отходить» от смерти Бориса… Иван Топлодольский – задумчивый, мечтательный, наверняка ему труднее остальных здесь… Братья Бранковичи – храбрые, гордые, какие-то средневеково-диковато-притягательные; Мило – поумнее, Боже – попроще… Зорка Коржич – настоящая принцесса, немногословная, сильная духом и телом, решительная и ответственная, но такие часто бывают одиноки… А вот Раде… Вадим сказал, что его отец и мать – крупные функционеры Союза коммунистов Югославии (македонского отделения). Раде, правда, не выглядел избалованным сынком «деятелей». Но взгляд на мир у него, кажется, был циничным.

Их бы с Зоркой свести, подумал я. Хорошая была бы пара. Только… ладно, посмотрим.