Сергей Джевага - Тотем Козерога

цветков, блестящие шляпки грибов. Уши уловили журчание, в ноздри ударил запах

свежести.

Раздвинув колючие ветки, я выбрался из кустов и осмотрелся. Большая идеально

круглая поляна, над головой глубокая лазурь неба и белые пушистые облака. В

центре странное белокаменное строение, помесь беседки и часовни. А напротив

выхода вмурована огромная деревянная статуя, изображающая крепкого широкоплечего

мужчину. Из земли у подножия идола бил родник. Прозрачная искрящаяся вода

стекала по желобку в небольшой бассейн.

— Есть кто? — спросил я.

В ответ прозвучал плеск воды и скрип веток. На бортик бассейна запрыгнула

маленькая изумрудная лягушка. Покосилась на меня, но признала неопасным.

Поворачивала то одним боком к солнцу, то другим. Наконец угомонилась, раздула

щеки, счастливо и звонко квакнула.

Я нерешительно потоптался на краю полянки, ступил на траву. Медленно прошелся по

кругу, каждую секунду ожидая каких-нибудь чудес, опасностей. Но тут царила лишь

торжественная тишина и покой. Воздух густой, свежий, напоенный ароматами трав и

цветов. Я улыбнулся, глубоко вздохнул и прикрыл веки. В груди потеплело, а в

душу вошла светлая грусть, нежность и что-то совершенно неопределенное,

волнующее. Я будто вернулся домой после долгих почти бесконечных странствий.

Священная роща, — промелькнула мысль. — Заповедное место…

Многослойная броня, закрывающая душу, затрещала и рассыпалась, опала мелкой

сухой шелухой. В голове посветлело, свежий ветер омыл мысли, выбил чуждое,

наносное и темное. Я радостно засмеялся, открыл глаза и с удивлением глянул на

руки. Между пальцами сгустилось синеватое свечение, пробегали яркие искорки

разрядов, шипели маленькие молнии.

Уже без страха и опасений я прошел по поляне. С интересом осмотрел здание.

Поверхность плит шершавая, в мелкой паутине трещин и выбоин. Со стен свисали

гибкие плети плюща, бегали суетливые черные муравьи. На камнях надписи, бледные

рисунки. Дверь в часовню оказалась заперта. Я потрогал за ручку, равнодушно

пожал плечами — нельзя, так нельзя. Спустился к бассейну и принялся разглядывать

статую. Высокая, вырубленная из цельного бревна, она возвышалась надо мной

подобно сказочному великану. Дерево темное от дождей и времени, но гладкое и

блестящее, матовое. В очертаниях фигуры нет той утонченной грации присущей

скульптурам древних греков или римлян. Это скорее идол или истукан, грозный и

сильный, могучий, тяжеловесный… Черты лица грубоватые, вырезаны несколькими

размашистыми линиями: плотно сжатый рот, хмурые брови и косматая борода. Слепые

глаза сурово смотрели вдаль. Взгляд казалось, рассекал горизонт, небесные сферы

и души людей…

За спиной послышался легкий плеск. Я очнулся от созерцания идола и обернулся. На

бортике бассейна сидел маленький мальчик. Дрыгал ногами и мечтательно улыбался,

водил рукой по зеленоватой поверхности водоема. Ловил в собранную лодочкой

ладонь ряску и травинки, выливал обратно.

Только что никого не было! Малец словно из воздуха соткался. Я не слышал шагов,

шороха ткани. Кто-то из деревенских? Весьма возможно. И выглядит соответствующе…

Мальчишка одет в простую полотняную рубашку и штаны. Ноги босые, на пятках

налипшие травинки и листики. Личико самое обыкновенное: вздернутый нос в

россыпях веснушек, круглые румяные щеки и пухлые губы, жесткие светлые волосы.

Ничего примечательного.

— Ты откуда? — громко и бодро спросил я. Улыбнулся и заговорщески подмигнул. –

Сбежал от родителей?..

Паренек и ухом не повел. Лицо серьезное и загадочное, тонкие брови сошлись на

переносице. Водил ладонью по воде, любовался кругами и разводами, солнечными

бликами.

— Тебе плохо, — произнес мальчик. Голос тихий, но мелодичный, похожий на

журчание ручья.

— С чего ты взял? — деланно удивился я. — Неправда.

Он вылил воду из ладони, с сожалением посмотрел на бассейн и обернулся. В

пронзительно-зеленых теплых глазах промелькнуло понимание, совсем не детский

блеск мыслей. Паренек улыбнулся и похлопал ладонью по бортику. Я кивнул,

медленно подошел и присел.

От мальчика пахло свежими весенними травами, нагретой солнцем водой и тиной. В

волосах соломинки, сухие листики — видимо, спал на сеновале… Обычный сорванец

дошкольного возраста, каких много в любой деревне или городе. Паренек с детской

серьезностью рассматривал меня, изучал.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Род, — ответил мальчик.

— Гуляешь здесь? — продолжал допытываться я.

— Не-а… — парнишка мотнул головой. — Живу.

Улыбнулся солнцу, попытался поймать на лету муху. Но промазал, негодующе фыркнул

и махнул рукой — пусть живет. Я открыл рот, чтобы утешить, но осекся и

закашлялся. С неудовольствием подумал, что совершенно не умею говорить с детьми.

В голову лезут какие-то дурацкие вопросы и стандартные слюнявые фразы, которыми

достаем детишек: «Мальчик, а где твой папа? Тебе сколько лет? Уууу… Большой уже,

скоро в школу…»

Зачем Велимир послал меня сюда? — подумал я с раздражением. — Неужели поглазеть

на статую и поговорить с малолеткой?..

Домыслить я не успел. Мальчик посмотрел мне в глаза и произнес с улыбкой:

— Ну, здравствуй, Хранитель!

— Что?.. — изумился я. — Как?.. Ты кто?..

— Ты знаешь, — тихо и спокойно ответил малец. — Ты все знаешь, Хранитель Мира. Я

помогу тебе… Просто потому, что ты моей крови и часть меня.

В глубине зрачков мальчика появились белые точки. Быстро разрослись, скрыли

радужку и белки. Чистый и яркий свет залил глаза паренька, ударил в меня,

ослепил, обжег огнем и льдом. Я вскрикнул, закрылся руками. Упал с бортика

бассейна и распластался на земле. Руки и ноги онемели, сердце остановилось. Я

зарычал уже от бешенства, попытался ударить в ответ собственной силой. Но земля

не отозвалась на зов, осталась холодной и молчаливой. Пламя залило бушующей

волной деревья и небо, храм, идол, траву и родник. На лоб легла прохладная

детская ладошка, тихий, но сильный голос прошелестел:

— Не борись. Я не желаю зла.

Мир превратился в белый альбомный лист, девственно чистый, пустой. Боль

вонзилась мириадами огненных игл, проникла внутрь. Лишь прохладная детская

ладонь на лбу не давала сойти с ума, держала в реальности. Я закричал. Но крик

утонул в свете. Задергался. Но тело перестало существовать, превратилось в

сгусток солнечной плазмы перевитой канатами силовых полей. Я услышал треск,

почувствовал, как слой за слоем с меня слазит темная кожура, накипь, черный

нагар и сажа. Появилось ощущение падения, в душе родилась ненависть, уступила