Гай Кей - Тигана [litres]

Смертельно опасно, сверхъестественно близко к цели, но Дианора видела, что он ее испытывает, что этот выпад не имеет серьезных оснований. Она заставила себя расслабиться и улыбнулась.

– Как я могла возражать? Не попав сюда, я бы никогда не удостоилась таких приятных бесед, как эта. И в любом случае, – тон ее стал другим, – я действительно ему покровительствую. Ради блага жителей этого полуострова. А вы знаете, канцлер, что их благо всегда меня заботило. Он порядочный человек. Боюсь, что таких людей среди игратян немного.

Он несколько секунд молчал. Потом заметил:

– Их гораздо больше, чем ты думаешь. – Но не успела Дианора истолковать его слова и удивительный тон, которым они были произнесены, как он прибавил: – Я серьезно подумывал о том, чтобы отравить тебя вчера ночью. Или предложить освободить и сделать гражданкой Играта.

– Какие крайности, дорогой мой! – Но Дианора чувствовала, что ее охватывает холод. – Разве вы не учили всех нас, что равновесие – это все?

– Учил, – серьезно ответил он, не поддаваясь на провокацию. Как всегда. – Имеешь ли ты представление о том, что сделала с равновесием при дворе?

– А как я должна была вчера поступить, по-вашему? – спросила она очень резко.

– Речь совсем не об этом. Это очевидно. – На его щеках вспыхнули пятна, что было большой редкостью. Но он снова заговорил своим обычным тоном: – Я и сам думал о кандидатуре Рамануса на эту должность. Будет так, как ты предложила. А пока, я чуть было не забыл упомянуть, что король звал тебя. Я перехватил послание раньше, чем оно попало в сейшан. Он будет ждать в библиотеке.

Дианора стремительно вскочила, как он и предвидел, в страшном волнении.

– Давно? – быстро спросила она.

– Не очень. А что? Ты же любишь опаздывать. В саду цветут анемоны, можешь сказать ему об этом.

– Я могла бы сказать ему еще многое другое, д’Эймон. – Гнев душил ее. Она пыталась взять себя в руки.

– И я тоже. И Солорес, полагаю. Но мы редко это делаем, не так ли? Равновесие, как ты только что заметила, – это все. Вот почему мне все еще приходится быть очень осторожным, Дианора, несмотря на то что произошло вчера. Равновесие – это все. Не забывай об этом.

Она пыталась придумать ответ, оставить за собой последнее слово, но не смогла. Мысли ее разбегались. Он говорил о намерении ее убить или освободить, согласился с ее выбором для Азоли, а потом снова угрожал ей. И все это в течение нескольких минут! И все это время король ждал ее, и д’Эймон знал об этом.

Дианора резко повернулась и с отчаянием подумала о своем неприглядном наряде и о том, что нет времени вернуться в сейшан и переодеться. Она чувствовала, что раскраснелась от гнева и тревоги.

Шелто явно слышал последние слова канцлера. Его глаза над сломанным носом смотрели озабоченно и виновато, хотя он никак не мог помешать д’Эймону перехватить послание.

Она остановилась у входа во дворец и оглянулась. Канцлер стоял один в саду, опираясь на трость, – высокая, серая, худая фигура на фоне голых деревьев. Небо над ним снова затянулось тучами. Неудивительно, язвительно подумала Дианора.

Потом вспомнила пруд, и ее настроение изменилось. Какое значение имеют эти придворные маневры, в конце концов? Д’Эймон делает только то, что должен делать, и она теперь поступит так же. Она увидела свой путь. Она сумела улыбнуться, снова обрела внутреннее спокойствие, хотя в центре его все еще лежал камень печали. Низко присела в официальном реверансе. Пораженный д’Эймон неуклюже изобразил поклон.

Дианора повернулась и вошла в дверь, которую открыл перед ней Шелто. Она снова прошла по коридору, поднялась по лестнице, миновала тянущийся с севера на юг переход и две тяжелые двери. И остановилась перед третьей парой дверей. Больше по привычке, чем по другой причине, посмотрела на свое отражение в бронзовом щите, висящем на стене. Поправила платье и двумя руками провела по безнадежно растрепанным ветром волосам.

Затем постучала в двери библиотеки и вошла, крепко держась за свое спокойствие и за образ пруда, за круглый камень знания и печали в своем сердце, который, как она надеялась, станет якорем в ее груди и не даст сердцу улететь.

Брандин стоял спиной к двери и смотрел на очень старую карту известного в то время мира, висящую над большим камином. Он не обернулся. Дианора подняла взгляд на карту. На ней полуостров Ладонь и даже еще больший массив суши, занятый Квилеей за горами, простирающимися далеко на юг, до самых Льдов, были карликовыми по сравнению с размерами как Барбадиора и его Империи на востоке, так и Играта на западе за морем.

Бархатные шторы на окнах библиотеки не пропускали утренний свет, а в камине горел огонь, что ее встревожило. Ей было трудно смотреть на огонь в дни Поста. Брандин держал в руке кочергу. Он был одет так же небрежно, как и она, в черный костюм для верховой езды и сапоги. Сапоги были покрыты грязью, наверное, он очень рано ездил верхом.

Дианора постаралась забыть встречу с д’Эймоном, но не с ризелкой в саду. Этот человек был центром ее жизни; что бы в ней ни изменилось, это осталось прежним, но встреча с ризелкой обозначила ее путь, а Брандин прошлой ночью бросил ее на растерзание одиночеству и бессоннице.

– Прости меня, мой господин, – сказала она. – Сегодня утром я говорила с канцлером, и он только сейчас сообщил мне, что ты ожидаешь меня здесь.

– Зачем ты с ним встречалась? – Богатый оттенками, знакомый голос звучал почти равнодушно. Казалось, Брандин был поглощен картой.

Она не стала лгать королю:

– По вопросу о должности главного сборщика налогов в Азоли. Я хотела выяснить, почему он покровительствует Незо.

В его голосе прозвучала легкая насмешка:

– Уверен, что д’Эймон привел тебе убедительные доводы. – Он наконец обернулся и в первый раз посмотрел на нее. Он выглядел точно так же, как всегда, и Дианора знала, что происходит всегда, когда их взгляды встречаются.

Но час назад она видела ризелку, и, наверное, что-то изменилось. Спокойствие не покинуло ее; ее сердце осталось дома. Она на мгновение прикрыла глаза, скорее для того, чтобы осознать значение этой перемены и исчезновения давней истины, чем для чего-то еще. Она почувствовала, что сейчас заплачет, по многим причинам, если не будет очень осторожной.

Брандин опустился в кресло у камина. Он выглядел усталым. Это проявлялось в мелочах, но она так давно его знала.

– Теперь мне придется отдать эту должность Незо, – сказал он. – Думаю, ты это понимаешь. Мне очень жаль.

Некоторые вещи не изменились: как всегда, он был серьезен и неожиданно учтив, когда говорил с ней на подобные темы. Почему король Играта должен извиняться перед ней за то, что предпочел одного придворного другому? Дианора вошла в комнату, цепляясь за свою решимость, и, повинуясь взмаху его руки, опустилась на стул напротив него. Брандин смотрел на нее странным, почти отстраненным, изучающим взглядом. Интересно, что он видит? – подумала она.