Гай Кей - Тигана [litres]

А его мать лежала на кровати Верховного жреца. Алессан сжимал обеими ладонями одну ее руку, нежно обхватив ее, как держат маленькую птичку, которая может умереть от испуга, если ее слишком крепко сжать, но может и улететь навсегда, если ее отпустить.

Наверное, у Дэвина вырвался какой-то звук, потому что принц поднял глаза. Их взгляды встретились. Сердце Дэвина обливалось кровью, он онемел от горя. Он чувствовал себя разбитым, попавшим в ловушку. Чувствовал себя безнадежно не соответствующим потребностям такого момента, как сейчас. Ему хотелось, чтобы здесь оказался Баэрд или Сандре. Даже Катриана знала бы, что делать, лучше, чем он.

– Он мертв, – сказал Дэвин. – Саванди. Мы настигли его вовремя.

Алессан кивнул, давая знать, что услышал. Потом его взгляд снова опустился на лицо матери, ставшее безмятежно спокойным, каким не было прежде. Каким, вероятно, не было все последние долгие годы ее жизни. Для нее время неумолимо шло вперед, отбирая память, отбирая гордость. Отбирая любовь.

– Мне жаль, – сказал Дэвин. – Алессан, мне так жаль.

Принц снова поднял взгляд, его серые глаза были ясными, но ужасно далекими. Он разматывал запутанный клубок образов из прошлого. Похоже было, что он собирается заговорить. Но вместо этого через мгновение он слегка пожал плечами характерным жестом – спокойным, ободряющим движением, которое было так хорошо им всем знакомо. Это означало, что он взвалил на себя еще одно бремя.

Дэвин внезапно почувствовал, что больше он выдержать не в состоянии. Тихое, молчаливое согласие Алессана нанесло последний удар по его собственному сердцу. Он почувствовал себя смертельно раненным жестокими истинами мира, необратимостью событий. Дэвин опустил голову на подоконник и зарыдал, как ребенок, не сумев справиться с чем-то чересчур для него огромным.

В комнате Алессан молча стоял на коленях у кровати и держал руку матери в обеих ладонях. Склонявшееся к западу вечернее солнце посылало в окно косые золотые лучи, которые падали на пол спальни, на него, на кровать, на лежащую на ней женщину, на золотые монеты, закрывшие ее серые глаза.

Вгород Астибар весна пришла рано. Она почти всегда приходила рано в защищенную северо-западную часть этой провинции, обращенную к заливу и цепочке островов архипелага. На востоке и на юге ветры с моря, не встречая преград, отодвигали приход весеннего сезона на несколько недель и заставляли небольшие рыбачьи лодки жаться к берегу.

В Сенцио уже все цветет, сообщали торговцы в Астибарской гавани, и белые цветы деревьев седжойи наполняют воздух ароматом, обещая близкое лето. Говорили, что на Кьяре еще стоят холода, но это иногда случалось на острове ранней весной. Очень скоро ветры из Кардуна согреют воздух и море вокруг него.

Сенцио и Кьяра.

Альберико Барбадиорский лежал по ночам и думал о них, вставал по утрам с теми же мыслями после беспокойных, напряженных ночей, не приносящих отдыха, пронизанных зловещими, тревожными снами.

Если зима прошла в волнении, наполненная мелкими инцидентами и слухами, то события ранней весны были совсем другими. Их нельзя было назвать мелкими или слегка провокативными.

Казалось, все происходит одновременно. Спускаясь из своей спальни в официальный кабинет, Альберико ощущал, как с каждым шагом у него портится настроение в предчувствии того, о чем ему сейчас доложат.

Окна дворца стояли распахнутыми, впуская мягкий ветерок. Уже давно не бывало достаточно тепло, чтобы их открыть, к тому же большую часть осени и зимы на площади на колесах смерти разлагались трупы казненных. Тела членов семей Сандре, Ньеволе, Скалвайи. Десяток схваченных наугад поэтов. Такая обстановка не вызывала желания открывать окна. Тем не менее все это было необходимо и принесло плоды, особенно конфискация земель заговорщиков. Ему нравилось, когда необходимость и выгода шли рука об руку; это случалось нечасто, но когда случалось, такое сочетание, по мнению Альберико Барбадиорского, отражало то высшее наслаждение, которое приносила власть.

Однако этой весной наслаждений на его долю выпало мало, и они были мелкими, а в свете новых неприятностей зимние тревоги выглядели незначительными, эфемерными, похожими на короткие снежные вихри в ночи. Теперь, куда ни глянь, неприятности заливали его бурлящими весенними паводками.

В самом начале весны были обнаружены следы применения магии каким-то чародеем в южных горах, но Охотник и двадцать пять солдат Сифервала, немедленно посланные за ним, были убиты в ущелье бандитами, все до единого. В этот наглый мятеж почти невозможно было поверить.

И он даже не смог как следует отомстить: жители деревень и хуторов, разбросанных по горным районам, ненавидели бандитов почти так же сильно, и даже сильнее, чем барбадиоры. И все произошло в ночь Поста, когда поблизости не оказалось ни одного порядочного человека, который мог бы увидеть, кто совершил этот беспрецедентный налет. Сифервал послал из форта Ортиц сотню солдат на поиски разбойников. Они не нашли никаких следов. Только места давно погасших костров в горах. Похоже было, что двадцать пять человек убиты призраками; так и утверждали жители высокогорья, как и следовало ожидать. В конце концов, это произошло в ночь Поста, а всем известно, что в такие ночи мертвецы бродят по земле. Мертвецы, жаждущие мщения.

«Как это умно со стороны мертвецов использовать новенькие стрелы», – сардонически отмечал Сифервал в своем докладе, который отправил на север с двумя капитанами. Его люди поспешно удалились, побледнев от страха при виде выражения лица Альберико. В конечном счете именно Третья рота допустила гибель двадцати пяти своих солдат, а потом послала еще сотню неумех, которые лишь стали предметом насмешек в горных районах.

Все это привело Альберико в бешенство. Ему пришлось бороться с желанием сжечь дотла ближайшее горное селение, но он понимал, что такой поступок будет еще более разрушительным. Он уничтожит все преимущества, завоеванные его сдержанностью и целенаправленными действиями в деле заговора Сандрени. В ту ночь у него опять начало опускаться веко, как в начале прошлой осени.

Вскоре после этого пришли вести из Квилеи.

Он питал такие большие надежды после поразительного падения матриархата на юге. Открывался такой огромный, созревший новый рынок, настоящее золотое дно для Империи. И что самое важное, этот рынок оказался бы под эгидой Барбадиора благодаря неусыпным заботам хранителя западных границ Империи, Альберико из Восточной Ладони.

Так много было надежд и обещаний, и так мало предвидел он сложностей. Даже если Мариус, этот искалеченный убийца жриц, на своем шатком троне предпочел бы одновременно торговать и с Игратом на западе, и с востоком, это не имело значения. Квилея достаточно велика, чтобы обе стороны оказались в выигрыше. На какое-то время. Очень скоро появилась бы возможность заставить этого неотесанного мужика понять многочисленные преимущества торговли исключительно с Барбадиором.