Гай Кей - Тигана [litres]

С момента создания Империи Барбадиор изобретено множество освященных временем способов, тонких и не очень, заставлять людей видеть вещи в определенном свете. У Альберико имелось несколько собственных идей насчет новых путей склонения мелких монархов к полезной для него точке зрения. И он твердо намеревался их опробовать, когда вернется домой.

Вернется императором. Потому что это в конечном счете и было главное, главнее всего. Вот только события этой весны складывались совсем не в его пользу.

Мариус Квилейский, спасибо ему, очень быстро прислал ответ на последнее милостивое предложение открыть торговлю. Посланник передал его прямо в руки Сифервала в форте Ортиц.

К сожалению, чувство благодарности быстро развеялось, когда письмо дошло до Астибара. На этот раз его доставил сам Сифервал, понимая его важность. Смысл составленного в неожиданно изощренных выражениях послания, как бы вежливо и уклончиво оно ни было написано, оказался ясен и прям: король Квилеи с сожалением пришел к выводу, что Брандин Игратский представляет собой более сильную и твердую власть на Ладони, и поэтому, только начиная свой путь правителя, он не может, как бы ему того ни хотелось, торговать с Альберико, незначительным вельможей Империи, рискуя навлечь на себя гнев короля Играта.

Такое письмо легко могло привести человека в убийственную ярость.

Пытаясь овладеть собой, Альберико видел тревожное опасение в глазах своих секретарей и советников и даже быстро спрятанный страх в глазах командира Третьей роты. Но когда Сифервал подал ему второе письмо, которое, как он сказал, было по его предусмотрительному указанию похищено из сумки чересчур болтливого квилейского эмиссара и скопировано, Альберико почувствовал, что все самообладание от него ускользает.

Он вынужден был отвернуться, отойти к окнам в задней части кабинета и сделать несколько глубоких вдохов, чтобы утихомирить свой кипящий мозг. Он почувствовал, как снова начинает предательски дрожать правое веко; от этого дрожания он так и не смог избавиться после той ночи, когда чуть не погиб в лесу Сандрени. Его громадные ладони железной хваткой вцепились в подоконник, он старался обрести хладнокровие, чтобы тщательно взвесить последствия перехваченного послания, но спокойствие превратилось в ускользающую иллюзию, а его мысли в утреннем свете солнца были черными и пенились, словно штормовое море.

Сенцио! Квилейский глупец хотел связаться с этими развратными марионетками из девятой провинции! Почти невозможно было поверить, что человек, пусть даже новичок на мировой политической арене, может быть таким идиотом.

Стоя спиной к советникам и командирам, невидящими глазами глядя в окно на слишком ярко освещенную Большую площадь, Альберико вдруг начал размышлять о том, как он будет выглядеть в глазах остального мира. В глазах той его части, которая имела какое-то значение: императора и тех, к кому он прислушивался и кто считал себя соперником Альберико. Как будут истолкованы эти новости, если Брандин Игратский начнет оживленную торговлю с югом, если купцы Сенцио будут бойко плавать мимо архипелага и вдоль побережья за пределы Тригии и горных цепей в порты Квилеи за легендарными богатствами этой страны, которыми она так долго ни с кем не делилась, пока там правили жрицы?

Если одной лишь Империи будет отказано в доступе к этому новому рынку. Отказано из-за того, что Альберико Барбадиорского сочли обладающим слишком непрочной властью на Ладони по сравнению с игратянином на западе… Альберико почувствовал, что начинает потеть; холодная струйка влаги скользнула по его боку. Грудь сжала болезненная судорога в области сердца. Он заставил себя дышать медленно, пока судорога не прошла.

Казалось, то, что сулило столько обещаний, вдруг превратилось в кинжал, более острый и смертоносный, чем мог выковать любой из его врагов дома, в Барбадиоре.

Сенцио. Он думал и мечтал о девятой провинции все месяцы, покрытые льдом и снегом, ища в тревожные ночи способ прорваться, снова обрести контроль над ситуацией, которая все больше начинала управлять им, вместо того чтобы подчиняться ему как хозяину собственной судьбы.

И было это зимой, еще до новостей из-за гор.

А вскоре после них, когда первые цветы начинали зацветать в садах Астибара, появились другие известия. В ту же неделю пришло сообщение с запада, будто кто-то пытался убить Брандина Игратского.

Пытался и потерпел неудачу. Одну приятную ночь Альберико провел, проигрывая во сне сценарии блестящего триумфа. Он снова и снова, таким острым было удовольствие, видел один и тот же сон, будто убийца – который воспользовался арбалетом, как стало известно, – осуществил свой замысел. О, это было бы так идеально, это так подошло бы ему по времени, так точно совпало бы с его нуждами. Это следовало бы считать даром, озарением, ниспосланным высшими богами Империи. Через год весь полуостров Ладони принадлежал бы ему, даже через полгода. Монарх-калека Квилеи, который так отчаянно нуждался в выходе во внешний мир, вынужден был бы принять любые условия торговли, которые Альберико поставил бы перед ним.

А Империя? Она тоже принадлежала бы ему, через год после этого, самое позднее.

При такой прочной базе здесь, при никем не оспариваемой власти, ему даже не пришлось бы ждать смерти дряхлеющего императора. Он мог бы отплыть домой со своими армиями как победитель и народный герой. Сначала он бы осыпал их зерном, золотом, залил реками вина с Ладони, одарил всеми заново открытыми богатствами Квилеи.

Это было бы великолепно. Одну эту ночь Альберико позволил себе помечтать, улыбаясь во сне. Потом он проснулся и снова спустился в свой официальный кабинет, где его уже ждали все три командира с мрачными лицами. С ними ждал новый гонец. Снова с запада, всего через день после первого, с новостью, которая разбила двадцать лет балансирования на грани на мелкие, острые осколки, которые уже никогда не склеить в единое целое.

Брандин отрекся от престола в Играте и провозгласил себя королем Западной Ладони.

На Кьяре, сообщил гонец, содрогаясь при взгляде на лицо своего господина, начали праздновать уже через несколько часов после обнародования этого решения.

– А игратяне? – резко спросил Каралиус, командир Первой роты, хотя не имел права говорить.

– Большинство уедет домой, – ответил гонец. – Если они останутся, то должны стать гражданами, всего лишь равноправными гражданами нового королевства.

– Ты говоришь, что они уедут домой, – сказал Альберико. Его взгляд был тяжелым и равнодушным, скрывающим лихорадочное кипение эмоций. – Ты знаешь это, тебе сказали или ты всего лишь догадываешься, что так будет?