Гай Кей - Тигана [litres]

– Как будто стрижка что-то изменит! – отозвалась она с противоположного конца полянки. Эрлейн и Баэрд рассмеялись.

Дэвин с ворчанием встал и побрел к деревьям.

Позади он услышал голос Эрлейна:

– Я был бы вам очень признателен, – говорил трубадур Алессану. – Мне бы очень не хотелось, чтобы еще какая-нибудь женщина смотрела на меня так, как только что ваша сестра.

– Не обращайте на нее внимания, – услышал Дэвин смех Баэрда, шагающего обратно к костру.

– На нее невозможно не обращать внимания, – сказал трубадур, повысив голос, чтобы его было слышно там, где привязаны лошади. Он встал и пошел к берегу ручья. Сел на камень перед Алессаном. Солнце превратилось в красный диск, опускающийся за ручьем.

С охапкой хвороста в руках Дэвин бесшумно сделал крюк под прикрытием сгущающихся теней и вышел туда, где возле лошадей стояла Катриана. Она слышала его шаги, но продолжала чистить гнедую кобылу. Ее глаза неотрывно смотрели на двоих мужчин у ручья.

И глаза Дэвина тоже. Он прищурился на заходящее солнце, и ему показалось, будто Алессан и трубадур превратились в фигуры с какого-то вневременного пейзажа. Их голоса звучали неестественно четко в тишине наступающих сумерек.

– Когда вас стригли в последний раз? – услышал он небрежно заданный вопрос Алессана, пока ножницы деловито сновали в длинных, спутанных седых прядях волос Эрлейна.

– Я даже и не помню, – признался трубадур.

– Ну, – рассмеялся Алессан, нагибаясь, чтобы смочить расческу в ручье, – в дороге нам нет необходимости гоняться за придворной модой. Немного наклоните голову сюда. Да, хорошо. Вы зачесываете волосы спереди набок или назад?

– Предпочтительно назад.

– Прекрасно. – Руки Алессана передвинулись на макушку Эрлейна, ножницы сверкнули, отразив последние лучи солнца. – Выглядит несколько старомодно, но трубадуры и должны выглядеть старомодными, не так ли? Прибавляет обаяния… Именем Адаона и моим собственным связываю тебя с собой. Я Алессан, принц Тиганы, и ты, чародей, отныне мой!

Дэвин невольно сделал шаг вперед. Он увидел, как Эрлейн рефлекторно попытался отпрянуть. Но властная рука удержала его голову, а ножницы, только что деловито сновавшие в волосах, теперь прижались острыми концами к его горлу. Это заставило его на мгновение замереть, а мгновения было достаточно.

– Чтоб ты сгнил! – взвизгнул Эрлейн, когда Алессан отпустил его и отступил назад. Чародей вскочил с камня, словно ошпаренный, и резко повернулся к принцу. Лицо его исказилось от ярости.

Испугавшись за Алессана, Дэвин бросился было к ручью, схватившись за меч. Затем увидел, что Баэрд уже натянул тетиву лука со стрелой, нацеленной в сердце Эрлейна. Дэвин замедлил шаги и остановился. Сандре стоял рядом с ним с обнаженным кривым мечом. Дэвин мельком взглянул в черное лицо герцога, и ему показалось – хотя он не мог быть абсолютно уверен из-за наступающей темноты, – что на нем отразился страх.

Он снова повернулся к двоим мужчинам у ручья. Алессан уже аккуратно положил ножницы и расческу на камень. Он стоял неподвижно, опустив руки, но дышал учащенно.

Эрлейн буквально трясся от ярости. Дэвин смотрел на него, и ему казалось, что поднялся прежде опущенный занавес. В глазах чародея боролись ненависть и страх. Его губы дергались. Он поднял левую руку и ткнул ею в сторону Алессана жестом яростного отрицания.

И Дэвин теперь ясно увидел, что его третий и четвертый пальцы действительно отрублены. Древняя отметка единства чародея с его магией и с Ладонью.

– Алессан? – спросил Баэрд.

– Все в порядке. Он теперь не может воспользоваться магией против моей воли.

Голос Алессана звучал тихо, почти равнодушно, словно все это происходило с совершенно другим человеком. Только тут Дэвин понял, что жест чародея был попыткой использовать магию. Магия. Он никогда не думал, что так близко соприкоснется с ней в жизни. Волосы встали дыбом у него на затылке, и ночной ветерок был тут ни при чем.

Эрлейн медленно опустил руку и постепенно перестал дрожать.

– Будь ты проклят Триадой, – произнес он голосом тихим и холодным. – И да будут прокляты кости твоих предков, и да погибнут твои дети и дети твоих детей за то, что ты со мной сделал.

Это был голос человека, жестоко, несправедливо обиженного.

Алессан не дрогнул и не отвернулся.

– Я был проклят почти девятнадцать лет назад, и мои предки тоже, и все дети, которые могут родиться в моем народе. Я положил жизнь на то, чтобы снять это проклятие, пока еще позволяет время. И лишь по этой причине привязал тебя к себе.

Лицо Эрлейна было страшным.

– Каждый истинный принц Тиганы, – произнес чародей с горечью, – знал с самого начала, насколько ужасен дар, которым одарил его бог. Как беспощадна власть над свободной, живой душой. Ты хотя бы знаешь?.. – Он сильно побледнел и стиснул руки в кулаки, голос его прервался, но потом он снова овладел собой. – Ты хотя бы знаешь, как редко пользовались этим даром?

– Дважды, – хладнокровно ответил Алессан. – Насколько я знаю, дважды. Так записано в древних книгах, хотя я опасаюсь, что теперь они сожжены.

– Дважды! – повторил Эрлейн, повысив голос. – Дважды на протяжении жизни скольких поколений, уходящих в прошлое к началу письменности на полуострове? А ты, жалкий, ничтожный принц, у которого даже нет собственной земли, только что походя, жестоко, взял в свои руки мою жизнь!

– Не походя. И только потому, что у меня нет дома. Потому что Тигана умирает и исчезнет, если я этому не помешаю.

– И что из твоей краткой речи дает тебе право распоряжаться моей жизнью и смертью?

– Я обязан исполнить свой долг, – веско ответил Алессан. – Я должен использовать те орудия, которые мне попадаются.

– Я не орудие! – Этот вопль вырвался из самого сердца Эрлейна. – Я свободная живая душа с собственной судьбой!

Глядя на лицо Алессана, Дэвин увидел, как этот крик вонзился в его сердце. Долгое мгновение у ручья царило молчание. Дэвин увидел, как принц осторожно набрал в грудь побольше воздуха, словно восстанавливая равновесие под еще одним свалившимся на него бременем, под новым грузом вдобавок к тому, который он уже нес. Еще одно добавление к цене его крови.

– Я не стану лгать и не скажу, что сожалею о сделанном, – наконец ответил Алессан, тщательно выбирая слова. – Я слишком много лет мечтал найти чародея. Я скажу – и это правда, – что понимаю то, о чем ты говорил, и почему ты меня ненавидишь, и могу тебе признаться: я горько сожалею о том, что необходимость потребовала совершить этот поступок.

– Необходимость ничего не требовала! – ответил Эрлейн пронзительным голосом, неумолимый в своей праведности. – Мы свободные люди. Всегда есть выбор.