Генри Олди - Кукла-талисман

– Вы покажете мне то место?

Сакаи замялся.

– Я бы с превеликим удовольствием, но я уже плохо помню…

– Уверен, вы вспомните. Собирайтесь.

– Прямо сейчас? Но я на службе!

В душе господина Сакаи служебный долг боролся со жгучим желанием сбежать из управы хоть на край света, хоть на кладбище. Мне следовало бы поддержать долг, но увы, я поступил иначе.

– В интересах дознания я вынужден просить вас проследовать со мной. Ваше начальство я уведомлю.

– О, Рэйден-сан! – карп счастливо плямкнул губами. – Если это в интересах дознания…

И рванул вверх по течению, в драконы:

– Я мигом!

Я вышел в коридор, чтобы не мешать. Долго ждать Сакаи не пришлось.

– Я забираю Сакаи Рокеро для проведения следственных действий на местности, – уведомил я секретаря на выходе из управы. – Приношу извинения за доставленные неудобства, но это совершенно необходимо.

Не правда ли, за два с половиной года службы я отлично научился изъясняться как подобает особому чиновнику при исполнении?

На улице я первым делом прикинул время. Дождь до сих пор не начался – и всерьез раздумывал погодить до завтра. Это хорошо. Час обезьяны [10] Час обезьяны – с 16 до 18 часов дня. вот-вот перевалит за середину. Это уже не так хорошо. Можем не успеть до закрытия ворот на ночь. Надо поспешить. У меня, конечно, имелись служебные полномочия, но я не любил ими пользоваться без крайней нужды.

Господин Сакаи, благодарный за досрочное окончание рабочего дня, все порывался что-то мне поведать – кажется, хотел поделиться тем, о чем расспрашивал его дознаватель Абэ. Со всей возможной вежливостью я прервал его: быстрая ходьба не располагала к беседе. Особенно когда мы, срезая путь, двинулись здешними переулками. Тут бы в грязи не утонуть!

Кладбище Куренкусаби располагалось в трех-четырех тё [11] Тё – мера длины, 109 м. от северных ворот. Красная краска на воротных столбах выцвела, облупилась, зонтичная балка просела и пошла трещинами. Время беспощадно, осеннее увядание коснулось не только деревьев и кустов, но и ворот. Долговязый стражник с лишаем на щеке мельком глянул в мою грамоту, кивнул с безразличием:

– Проходите.

Под сандалиями зачавкала первозданная грязь. Заметив, что Сакаи запыхался, я замедлил шаг. Мы добрались быстрее, чем я рассчитывал. Время есть, можно и поговорить.

– В тот вечер вы понимали, где находитесь? Хотя бы примерно?

Сакаи моргнул и тяжело покачал головой:

– Нет. Не помню. Портовый квартал помню. Как ее встретил, помню. Улицу помню смутно. Пожалуй, найду, если постараюсь…

– А потом?

– Мы куда-то шли. То есть, она шла, а я – за ней. Она пригласила меня переночевать. Ну, я сразу понял, что это значит, – Сакаи усмехнулся. – Как шел, куда – не помню. Потом мы пришли к ее дому. Ну, я тогда думал, что к дому. А там…

– Погодите-ка! Как же вы через ворота-то вышли?! Ворота, небось, закрыли? Как вы стражников уломали? Взятку дали?

– Господин Абэ меня о том же спрашивал. Не знаю, не помню. Сам дивлюсь. Я и ворот не заметил, не то что стражников. Денег никому не давал, это точно помню.

– А сейчас дорогу узнаёте?

– Вы в точности как господин Абэ! – восхитился Сакаи. – В один голос поете! Сейчас? Да, узнаю́. Когда с господином Абэ шли, тоже узнавал, ровно досюда. А вот дальше…

Тут и началось оно, которое дальше .

Дорога, по которой мы брели, и так была не ахти. Но здесь от нее, словно дочь от матери, уходила и вовсе поганая дорожка, больше похожая на заросшую, давно не хоженую тропу. Шагов через тридцать она ныряла под замшелые ворота из грубого камня. Проходя под ними, я поежился: зябкий холодок коснулся затылка. Порыв ветра? Знак того, что мы пересекли незримую черту, отделяющую мир живых от мира мертвых?

Ерунда! Просто старое кладбище. И между прочим, я здесь по делу.

Под ногами захрустела мелкая галька. Хруст показался неуместно громким, такая здесь стояла тишина. Родилось, явилось без спросу:

– Куда теперь?

Сакаи остановился в нерешительности.

– Кажется, туда, – без особой уверенности махнул он рукой.

– Ведите, Сакаи-сан.

Серые плиты безнадежно тонут во влажной земле. Иероглифы посмертных имен превратились в бессмысленные бороздки. Столбы и столбики: по колено, по грудь, в человеческий рост. Шершавые и гладкие, с текстами священных сутр и без. Курильницы для благовоний. Ограды вокруг могильных пагод: здесь лежат знатные или особо состоятельные покойники. Фонари: крышки с загнутыми карнизами, круглые навершия, застарелые следы копоти по краям окошек. Надгробия в виде чаш. В темной дождевой воде плавают опавшие листья. Надгробья в виде ваз. Надгробья в виде поставленных стоймя кусков дикого камня. Он частично обтесан лишь с одной стороны, чтобы высечь на стёсе имя усопшего.

Стылое уныние скрашивается темной бархатистой зеленью мха. От него веет живой прохладой. Роняют листву сакуры. Тянутся к облакам могучие сосны. Почему на кладбищах сосны вырастают настоящими великанами? Нигде больше таких не видел. Впрочем, я много чего не видел.

– Кажется, сюда… Да, точно. Нет, не сюда. Вон туда…

– Далеко еще?

– Где-то здесь, Рэйден-сан! Где-то здесь!

– Когда вы посетили кладбище с дознавателем Абэ, вы его быстро нашли? Место, которое ранее сочли домом этой женщины?

Сакаи виновато отвел взгляд:

– Я его вообще не нашел. Простите, что не сказал вам сразу…

Ничего удивительного. Я это уже подозревал.

– Найдем! – прервал я его взмахом руки. – Так или иначе, а найдем. Следуйте за мной!

И поспешил к выходу.

Сакаи кинулся меня догонять, полон дурного предчувствия.

– …я ей: далеко еще? А она мне: рядом, добрый господин.

Мы сидели на старой колоде в десяти шагах от ворот. Заплечный короб я приспособил в качестве стола.

– Я опять: далеко, а? Благодарю, Рэйден-сан!

Он поднял чашку:

– Ну, за ясность мысли!

– За ясность, Сакаи-сан. Кстати, не припомните, у той девушки были какие-то особые приметы? Про цвет кимоно и темный пояс вы говорили, я помню.

– С вышивкой! С вышивкой пояс. А приметы…

Лицо Сакаи просияло:

– Вспомнил! Родинка! На щеке.

– На правой или на левой?

– На левой.

– Благодарю вас. Это важная примета.

Сакаи раздулся от гордости.

Сказать по правде, ясность его мысли оставляла желать лучшего. Мы приканчивали уже второй жбанчик саке. Откуда взяли? Я разве не говорил вам, что быстро учусь? Секретарь Окада и архивариус Фудо – люди предусмотрительные. Вот у них и научился. Чтобы развязать человеку язык, проще угостить его хмельным, чем давить да выпытывать. Под чарочку-другую, под задушевную беседу сам все выложит – даже то, о чем говорить и не собирался.