Джон Норман - Контрабандисты Гора [ЛП]

Время было уже довольно позднее, но я по-прежнему сидел в средних рядах и всё не покидал торгов, хотя сам не был уверен относительно причины этого.

Ближе к концу вечера я заметил, как к сцене подвели невысокую, широкобёдрую, хорошо сложенную брюнетку. Внимательно присмотревшись к ней, я её вспомнил. Она была одной из тех, кого несколько недель назад именно мне посчастливилось найти в мире рабынь. Не могу сказать, что она была неординарно красивой, в том смысле, который обычно вкладывается в это понятие, но в ней явно ощущалась некая тонкая привлекательность. Признаюсь, я не был полностью уверен в своём выборе, но мои коллеги подтвердили правильность моего первого впечатления. Она оказалась подходящим мясом для ошейника. Есть определённый сорт женщин, на которых достаточно мельком взглянуть, чтобы сказать, что они принадлежат ошейнику. Она была именно такой женщиной. Мне вспомнилось, как я подцепил её, лежавшую голой и связанной на полу арендованного нами склада, ногой и перевернул на спину. Не думаю, что она могла запомнить меня по нашей мимолётной встрече в том магазине. Вплоть до того момента она оставалась в положении бара, как и некоторые другие, не нарушая той позы, в которую её уложили, даже не будучи связанной. Такие нюансы — свидетельство ума, и даже больше того, возможного понимания. Некоторые женщины повинуются, потому что они вынуждены, но есть те, которые поступают так, потому что они должны, хотят и надеяться делать это, и даже жаждут этого.

Критерии отбора строги. И они выходят далеко за рамки тех канонов красоты, которые могли бы быть схвачены механическим описанием. Есть красота движения и смены выражений лица, тонких, недолговечных и прекрасных, подобных движению ручья между его берегами, подобных траве, волнующейся на ветру, шелесту листьев. Каждая частичка жива и драгоценна. А есть ведь ещё красота живости сознания, мыслей и эмоций, потребностей и готовности, надежды и желания, красота скрытой страсти.

Немногих сочтут достойными гореанского ошейника. Конечно, важно, чтобы они оказались подходящими, ведь их намереваются продать.

Итак, она поднялась на сцену.

Я остался, чтобы посмотреть.

Её вытолкнули вперёд, в круг, очерченный светом факела.

В этот момент она показалась мне гораздо красивее, чем я запомнил её, по нашей первой встрече.

Конечно, я не забыл, что она была весьма привлекательной особой, очень неплохо выглядящей. Но теперь, так или иначе, мне показалась, что её привлекательность стала значительно выше. В чём это выражалось? Может, она потеряла немного в весе? Или её талия стала уже, а её фигура стройнее?

Перед продажей дом старается привести свой товар к идеальным измерениям подиума, определённым для каждого лота персонально, и отличающимся от лота к лоту.

Но, вне этих, чисто механических определений, не была ли она теперь мягче, податливее, живее? Не начала ли она приходить к лучшему пониманию самой себя?

Для себя я решил, что она красива. Но знала ли, спрашивал я себя, она сама об этом?

А ещё я чувствовал, что она будет отзывчива, а со временем станет отзывчивой до беспомощности от переполняющих её потребностей, готовой умолять о легчайшем прикосновении.

Несомненно, в данный момент она ещё не была в состоянии понять того, что могло бы быть сделано с нею.

Это забавно, делать это с ними.

Я нисколько не сомневался, что мужчины будут оборачиваться, чтобы посмотреть ей вслед, спешащей босиком по улицам в откровенной тунике и ошейнике.

Что-то в ней казалось особенным, и я не был уверен, чем это могло бы быть. Конечно, она была всего лишь ещё одним прекрасным животным, ещё одной бусинкой на цепи работорговца, ещё одним лотом на торгах, одним из более чем сотни, уже представленных нам. Тем не менее, было в ней что-то, что казалась чем-то особенным, что выделяло её из череды всех остальных. Впрочем, возможно, только для меня, поскольку я не заметил особого интереса, или особого ропота ожидания вокруг себя. Конечно, мы привыкли к первосортному товару. Много его уже прошло перед нами. Большинство пользовались хорошим спросом. Но к этому времени предложения уже стали не столь активными.

Было ли это, спрашивал я себя, просто результатом того, что она была столь необычайно женственной, столь очевидно женственной, и это несмотря на столь малый срок, проведённый ею в неволе, несмотря на культуру, из которой она была доставлена? Или же дело скорее было в том, что она просто и очевидно была рабыней? Очень многое в ней тонко подводило к этому выводу, очень многое, что трудно ясно выразить словами.

Конечно, с первого взгляда на неё, я разглядел, что она подходит для ошейника.

Таким как она место на сцене аукциона.

Было очевидно, что её ещё ни разу не продавали. Новую девушку видно с первого взгляда.

Нет, она была полностью покорна, и хорошо слушалась, но это делают они все, точнее, почти все. Что ни говори, а плеть — штука неприятная. Она явно боялась волновать покупателей. За время пребывания в доме она изучила кое-что о том, чем должна быть женщина, в особенности на Горе. У Гора свои законы и традиции, свои принципы и соглашения, своя мораль и чувствительность, иногда острая, когда дело касается вопросов чести. Но женщине, доставленной сюда из мира рабынь, поначалу всё это, вероятно, покажется немногим более чем беззаконие и дикость, хаос желания и доминирования, непредсказуемыми джунглями, полными угрожающей свирепости, страной опасностей и варварства. Лично мне подобная точка зрения кажется странной, учитывая бессердечие, варварство и сложности её собственного мира, с его помешанностью на богатстве и власти, с извечной конкуренцией за контроль над вооружением государств, чтобы иметь возможность применить столь ужасные ресурсы под предлогом законности, ради собственного возвеличивания. Это мир ложного блеска и пропаганды лицемерия, фальши, алчности и жестокости, мир, который не любит, но угрожает, мир невежества и нигилизма, мир обмана и ядов. Я не слышал о животных, которые гадили бы в своём собственном логове или загрязняли бы собственную нору. Так каким же надо быть странным животным, чтобы разрушать землю, с которой надеешься собирать урожай, загрязнять моря, в которые забрасываешь свои сети, отравлять сам воздух, которым тебе же придётся дышать? Варвары, просто не знают о том, что они — варвары.

Чего ещё достойны их женщины, кроме как быть рабынями? Так в ошейник их, и пусть повинуются!

К сожалению, лишь немногие из созревших и никем неохраняемых рабских фруктов, были тщательно отобраны и легко сорваны в садах Земли, для доставки на рынки Гора. Возможно, существенное различие между этими мирами заключается в том, что в одном природу боятся и отрицают, так что в итоге их цивилизация — по существу отречение от природы, почти что её антитеза, в результате мы имеем войну, ведомую против подозрительной природы, как если бы природа была врагом, который должен быть подавлен любой ценой, а не служить фундаментом для всего бытия. На Горе же цивилизация не бежит от природы, а принимает её, рафинирует и улучшает. Гореанская культура основана на природе, а не противопоставлена и не оторвана, она внутри неё, а не над ней. Страдания, лишения и отсутствие счастья — не слишком ли это высокая цена за ниспровержение природы? Полагаю, что это даже хорошо, что жертвы поощрены думать, что их тревоги, горе и душевная нищета — это признаки добродетели. Вы можете сказать птице, что полёт — это зло, и сломать его крылья, но её сердце никогда не забудет о небе.