Джон Норман - Заговорщики Гора [ЛП]

Единственное, что защищает вас от этих Других, этих Чужих, наблюдающих и выжидающих, это ваши боги, ваши Царствующие Жрецы.

Но что, если они устанут от вас и решат самоустраниться?

Меня доставили сюда вовсе не для того, чтобы втягивать в интриги. Это не было моим выбором. Я попала сюда, как и большинство из моего мира, в качестве животного для ваших рынков, отобранного за качества и признаки, представлявшие интерес для сильных мужчин. За те качества и признаки, за которые, так уж сложилось исторически, сильные мужчины, даже мужчины моего прежнего мира, готовы предлагать цену и платить. Этими качествами и признаками, столь презираемыми в нас и одновременно, как мне кажется, желаемыми вашими свободными женщинами, являются красота, желанность, слабость, уязвимость, женственность, готовность и жажда подчиняться, неизбежность превращения в руках мужчины в беспомощных, умоляющих пленниц нашей собственной страсти, желание любить и служить, отдать всё, чтобы принадлежать полностью и всеобъемлюще, чтобы быть женщиной, бессмысленной и никчёмной, покорной, отдающейся и благодарной мужчине, его любящей рабыней! Но вот наденьте на своих женщин ошейники, и мы увидим, так ли уж они отличаются от нас! Подчините их соответствующей и бескомпромиссной силе природы, выставьте их на платформу, дайте посидеть в клетках и конурах, почувствовать грубость верёвок, тяжесть цепей и обжигающие поцелуи плети, подвергните полному, бескомпромиссному, абсолютному доминированию, и посмотрите, не бросятся ли они, поспешно и с благодарностью, прижаться губами к сандалиям рабовладельцев!

— Эй, рабыня, — окликнула меня она. — На колени!

— Ты же не свободная женщина! — возмутилась я. — Ты что, чем-то отличаешься от меня? Тот лоскут ткани, который на тебе надет, является такой же насмешкой над одеждой, как и то, что ношу я! Или Ты думаешь, что я не вижу металлическое кольцо, окружающее твою шею, которое, я уверена, заперто на замок? Если я не права, то сними его, и я сразу встану перед тобой на колени.

— Ах Ты, варварка! — прошипела рабыня.

— А разве мы чем-то отличаемся? — поинтересовалась я. — Мы теперь то же самое, что варварки, что гореанки!

— Нет! — воскликнула она.

— Меня могут продать за столько же, за сколько и тебя, а может даже больше! — заявила я.

— Когда-то я была свободной! — крикнула девушка, прижав руки к своему ошейнику, и зло сверкая на меня глазами.

— Точно так же как и я, когда-то была в своём прежнем мире! — ответила я.

— Лгунья! — обругала она меня. — Посмотри на своё плечо. Клеймо на тебе появилось задолго до того, как тебя сюда привезли!

— И вовсе это не клеймо, — отмахнулась я. — Это связано с медициной. Это след, оставшийся от медицинской процедуры, называемой прививкой.

— Это — шрам, — указала рабыня.

— Он совсем крошечный! — заметила я.

— Вот по этим отметинами, по таким крошечным, но таким предательским клеймам, отмечающим их как рабынь, — усмехнулась она, — были опознаны многие варварки.

— Это не клейма, — повторила я.

— Возможно, именно по таким клеймам, — предложила гореанка, — охотники и узнают рабынь.

— Это маловероятно, — пожала я плечами, — для женщин моего мира не характерно ходить по улицам раздетыми.

— Какая же Ты лгунья! — возмутилась моя собеседница. — Многие из ваших женщин не прячут лица под вуалями. У многих обнажены руки. Мне как-то показали предметы, которые женщин вашего мира носят под своей одеждой. Очевидно, что это были предметы рабской одежды. Такие вещи, столь крошечные, мягкие и гладкие, до глубины души волнующие, словно специально созданы для того, чтобы будить собственнические инстинкты мужчин. И свои руки с лодыжками Ты в своём мире, наверняка, выставляла напоказ постоянно, или, как минимум, делала это часто. А что Ты скажешь о ваших пляжах, где хозяева демонстрируют своих рабынь, выставленных ими в том, что вообще одеждой назвать нельзя?

— Там если и были рабыни, — усмехнулась я, — то лишь некоторые.

— Тогда остальные там, — потенциальные рабыни, — заключила она, — демонстрирующие себя перспективным владельцам, да ещё и делая это нахально, с явным намерением привлечь к себе их внимание.

— Уверяю тебя, — вздохнула я, — мой мир такой же сложный, как и ваш, возможно, даже гораздо сложнее.

— На рынках, — добавила она, — я видела закованных в цепи варварок, выставленных в таких одеждах.

Я не нашлась, что ей ответить. Мне такие рынки был незнакомы за исключением одного, да и то с внутренней стороны.

— И кстати, — усмехнулась девушка, — только дурак купит одетую рабыню.

Разумеется, меня, собственно, как и её саму, продавали голой. Немного найдётся в жизни женщины событий, с такой ясностью дающие ей ощутить её собственную женственность.

— Но, с другой стороны, — предложила она, — возможно, что такими клеймами, охотники метят свой выбор, свою добычу, чтобы позднее, при удобном случае, доставить её в соответствующий загон, где предварительную, временную, едва заметную метку, сменить более подходящей маркировкой.

— Нет, — отмахнулась я. — Такие отметины зачастую появляются в раннем детстве.

— Они выбирают их настолько юными? — заинтересовалась моя собеседница.

— Да нет же, — покачала я головой. — Точно такие же шрамы есть и у большинства мужчин моего мира.

— Шёлковые рабы? — уточнила она.

— Вовсе нет, — поспешила заверить её я.

— Я видела этих безропотных, испуганных верров на рынках, — хмыкнула девушка. — Некоторым женщинам такие нравятся. Но они всё равно мужчины, и всегда есть опасность, что один из них, увидев здешних мужчин и поняв, каковы они, может взбрыкнуть и превратиться в одного из них.

— Многие мужчины моего мира вполне способны к тому, чтобы быть рабовладельцами, — заявила я, — и некоторые, несомненно, таковыми являются.

— Это должно быть пугающая ситуация, — сказала рабыня, — когда шёлковый раб превращается в мужчину, возможно, связывает свою госпожу и избавляется от неё на каком-нибудь рынке, а потом, забрав монеты, исчезает из города.

— Подозреваю, что лишь немногие отваживаются на такой поступок, — заметила я.

— Давай надеяться, что так оно и есть, — поддержала меня она. — И всё же, я думаю, что этот шрам был клеймом, по которому охотники признали тебя рабыней.

— Да нет же, — отмахнулась я. — Начнём с того, что его не было видно. Я носила одежду, которая скрывала этот шрам.

— Тогда как они узнали в тебе рабыню? — осведомилась девушка.

— Понятия не имею, — развела я руками, хотя, по правде говоря, у меня были кое-какие идеи относительно таких вопросов.

Кто мог бы не разглядеть рабыню, прятавшуюся под моей одеждой? Неужели опытному глазу было бы сложно различить под тонкой тканью черты ходкого товара? Возможно ли, чтобы тот, кому это было надо, мог бы не рассмотреть моё горло и не прикинуть, насколько подходяще смотрелось бы на нём кольцо металлического ошейника? Разве кто-то мог, строго заглянув в мои глаза, не увидеть в них дрожащую, ждущую рабыню?