Джон Норман - Заговорщики Гора [ЛП]

— Ваш выбор в таких вопросах зиждился на голом расчёте, — заключил агент. — Вы продавали себя за прибыль, за выгоду.

— Да, Господин, — признала я.

— В гореанском у нас имеется пара слов для тех, кто поступает подобным образом, — хмыкнул Астринакс.

— Господин? — заинтересовалась я.

— Свободная женщина, — сообщил он.

— Мужчины должны были постараться понравиться нам, оплатить нашу еду, наши развлечения и так далее, — добавила я.

— В такие вопросы зачастую вовлечена политика, — заметил Астринакс.

— Это точно, — согласилась я.

— И для достижения своих целей, — продолжил мужчина, — Ты делала то, что казалось тебе полезным, льстила, притворялась, флиртовала, интриговала, провоцировала и так далее.

— Да, Господин, — вздохнула я.

— Хорошо, — кивнул он. — А что насчёт откровенного вранья?

— Мне больше не разрешают врать, Господин, — не на шутку испугавшись, ответила я.

— Я имел в виду раньше, — пояснил мужчина.

— Да, Господин, — выдавила я из себя.

— Ты не лишена привлекательности, — заметил Астринакс.

— Спасибо, Господин, — автоматически поблагодарила я.

— И у мужчин, которых Ты знала, был очень небольшой опыт общения с рабынями или, скорее, вообще никакого опыта, — сказал Астринакс.

— Всё верно, Господин, — подтвердила я.

— Соответственно, — заключил Астринакс, — в то время Ты, вероятно, должна была быть чрезвычайно привлекательной для них.

— Я думаю, что так оно и было, Господин, — согласилась я с ним.

— Просто они не знали ничего лучшего, — хмыкнул агент.

— Наверное, Господин, — вынуждена была признать я, и слёзы начали заполнять мои глаза.

— Не стоит так расстраиваться, — усмехнулся Астринакс. — Теперь у тебя есть перспектива, пусть и всего лишь как у рабыни.

— Сейчас Ты намного красивее, чем когда я тебя купил, — снова вступил в разговор Менон. — Ты становишься рабски красивой, рабски возбуждающей. Те молодые люди, которые оценили твою красоту тогда, когда Ты находилась в своём собственном мире, закричали бы от удовольствия, если бы смогли увидеть тебя теперь, уже рабыней. Рабство значительно увеличивает красоту женщины. Теперь, милая Аллисон, те молодые люди, потея от возбуждения, кричали бы, азартно торгуясь и предлагая за тебя цену, в надежде заполучить тебя в свой ошейник.

Моя голова опустилась сама собой.

— Итак, я заключаю, что в вашем мире Ты была истинной «свободной женщиной», — подытожил Астринакс, — со всем присущим им тщеславием, мелочностью и лживостью, амбициями и планами, манипуляциями и махинациями, претензиями и интригами, обманами и откровенным враньём.

— Возможно, Господин, — не стала пытаться переубедить его я.

— Но теперь, — сказал он, — Ты больше не в своём собственном мире.

— Нет, Господин, — вздохнула я.

— Свободным женщинам вашего мира свойственно неверно распоряжаться своей властью, — добавил Астринакс.

— Возможно, Господин прав, — прошептала я.

Я была напугана и отчаянно надеялась, что в этом мире меня не станут наказывать за те ошибки, которые я могла совершить на своей прежней планете. И всё же, никто не знает, как мужчины будут смотреть на эти вещи, а ведь именно они — хозяева положения.

— Свободные женщины на Горе, — сказал Астринакс, — тоже неправильно распоряжаются своей властью.

Мне сразу на ум пришла мысль о свободной женщине, приведшей меня в такое замешательство.

— Я не смею судить об этом, Господин, — отозвалась я. — Они свободны, а я — рабыня.

— Впрочем, если сорвать их одежды, надеть ошейник и бросить к ногам мужчин, — усмехнулся Астринакс, — то выяснится, что они не так уж и отличаются от тебя.

— Я не смею рассуждать на эту тему, Господин, — повторила я. — Они свободны, а я — рабыня.

— Все вы женщины, — пожал он плечами. — И ничего больше.

— Да, Господин, — поддакнула я.

— Аллисон, — обратился ко мне Астринакс, — давай предположим, что одна из твоих сестёр по неволе, на кухне, получила леденец, возможно, в качестве поощрения от клиента, ожидающего за столом.

— Господин? — несколько растерялась я.

Я знала, что некоторые посетители приносили с собой такие маленькие угощения, например, в своих кошельках. Обычно это были карамельки, которые можно было медленно рассасывать, растягивая удовольствие. Иногда они бросали их на пол и велели девушке вставать на четвереньки и, с благодарностью опустив голову, поднимать подачку губами. Иногда они могли приказать девушке встать на колени у скамьи, запрокинуть голову, закрыть глаза и широко открыть рот. Строго говоря, рабыня не может знать, ждёт её награда или оплеуха, однако, как вы можете догадаться, обычно она превосходно сознаёт, как, скорее всего, лягут кости. Если её работа была выполнена недостаточно быстро, прилежно или почтительно, вероятно, ей не стоит надеяться на что-то кроме пощёчины. «Простите меня, Господин», — прорыдает она в этом случае и поспешит вернуться к своим обязанностям, теперь с непоколебимым намерением повысить своё рвение в обслуживании клиентов. По крайней мере, её не отправили под плеть. Однако, в большинстве случаев, раз уж ей приказали встать на колени, то, скорее всего, её собираются вознаградить, положив ей в рот леденец. «Спасибо, Господин», — выдохнет она, облизывая и целуя руку, соизволившую даровать ей столь драгоценный подарок. Какая гордость охватит её, когда она, обладательница столь редкого удовольствия, поймает на себе завистливые взгляды своих сестёр по цепи!

Как она будет растягивать это удовольствие, стараясь продлить его как можно дольше!

Безусловно, администрация заведения относится к таким чаевым с осуждением, всё же эти женщины всего лишь рабыни.

Интересно, в силах ли свободный человек понять, насколько важно такое вот лакомство, ничего не значащее с их точки зрения, настолько крошечное, вкусное и сладкое, может быть для одной из ваших, презираемых вами, девушек, носящих ошейник.

Даже сегодня такая вещица по-прежнему остаётся необыкновенно значимой для меня, и мой господин запросто может отказать мне в этом, да зачастую и отказывает, стоит ему только этого захотеть, а уж в то время, в заведении Менона, такая маленькая вещица казалась мне непередаваемо драгоценной и важной.

Я не пробовала таких конфет с самой Земля, с того самого момента как меня «сорвали», словно один из плохо защищённых, выставленных на всеобщее обозрение, висящий на ветке фруктов, легко доступных работорговцам в «рабском саду Земли», с момента моего приобретения, моего захвата, с того момента, когда меня тривиально заманили в ловушку, как простое гладкое, беззащитное животное, не осведомлённое и наивное, легко попавшее в руки методично занимающихся своим делом охотников.